Оставленные - [13]

– Пока, – заметила Эйми. – Но еще несколько пончиков…

Не в состоянии решить, какой пончик выбрать – глазированный или с конфитюром, Джилл заказала оба. Она с радостью съела бы их на бегу, но Эйми настояла на том, чтобы они сели за столик.

– Что за спешка? – спросила она. Джилл посмотрела время на своем сотовом.

– Не хочу опаздывать на второй урок.

– У меня физкультура, – сказала Эйми. – Мне все равно, даже если ее пропущу.

– А у меня контрольная по химии. Которую я наверняка завалю.

– Ты всегда так говоришь, а сдаешь на «отлично».

– Не в этот раз, – сказала Джилл. За последние несколько недель она пропустила слишком много занятий, а на тех, на которых присутствовала, часто была под кайфом. Некоторые предметы неплохо сочетаются с «травкой», но не химия. Начнешь думать об электронах по укурке и тебя занесет бог весть куда. – На этот раз я облажаюсь.

– Ой, кому не плевать? Подумаешь – контрольная! «Мне не плевать», – хотела возразить ей Джилл, но засомневалась в том, что ей действительно не все равно. Раньше было не плевать – она считалась прилежной ученицей, – и до сих пор, как ни старалась, не до конца свыклась с мыслью, что ей плевать на школу.

– Знаешь, что мне рассказывала мама? – продолжала Эйми. – Что когда она была школьницей, девчонок освобождали от уроков физкультуры, если у них были месячные. У них был один учитель, футбольный тренер-неандерталец, так вот она ему на каждом занятии говорила, что у нее менструация, и он всегда отвечал: «Ладно, иди посиди на скамейке». Даже не соображал, что она ему каждый раз лапшу на уши вешает!

Джилл рассмеялась, хотя уже слышала про это. О матери Эйми она знала немного – только эту историю и еще то, что она была алкоголичкой и исчезла Четырнадцатого октября, оставив свою дочь-подростка с отчимом, которого та не любила и опасалась.

– Хочешь попробовать? – Джилл протянула подруге пончик с конфитюром. – Вкусно.

– Не-а. Я объелась. Самой не верится, что слопала омлет целиком.

– Не косись на меня. – Джилл слизнула с кончика пальца капельку варенья. – Я пыталась тебя предупредить.

Эйми приняла серьезный, даже чуть суровый вид.

– Зря ты смеешься над своим отцом. Он хороший мужик.

– Знаю.

– И готовит не так уж плохо.

Джилл не стала возражать. В сравнении с матерью отец готовил ужасно, но Эйми не могла этого знать.

– Старается, – сказала она.

Джилл быстро умяла глазированный пончик – три раза откусила, и его как не бывало: внутри он была таким воздушным, словно под сахарной глазурью вообще ничего не было, – и убрала за собой крошки.

– Уф, – произнесла она, с ужасом думая о предстоящей контрольной. – Пожалуй, нам пора.

Эйми с минуту пристально смотрела на нее. Потом бросила взгляд на витрину за стойкой, где на металлических подносах были выложены рядами разные пончики – покрытые сахарной глазурью, обсыпанные шоколадной крошкой или сахарной пудрой, самые обычные и полные сладких сюрпризов, – и снова перевела его на Джилл. Ее губы медленно растянулись в озорной улыбке.

– А знаешь что? – сказала она. – Пожалуй, я тоже что-нибудь съем. Может, даже с кофе. Хочешь кофе?

– У нас нет времени.

– Времени вагон.

– А как же моя контрольная?

– А что с ней?

Прежде чем Джилл успела ответить, Эйми поднялась из-за столика и направилась к прилавку. Джинсы на ней сидели в обтяг, походка была плавная, и все, кто находился в зале, прилипли к ней взглядами.

«Мне нужно идти», – подумала Джилл.

Ее обволокло ощущение нереальности происходящего, будто она оказалась в ловушке кошмарного сна. Возникло паническое чувство беспомощности, словно она себе не принадлежала.

Но это был не сон. От нее многого не требовалось – только встать и уйти. Однако она словно вросла в розовый пластиковый стул, сидела, глупо улыбаясь Эйми, когда та, обернувшись, одними губами произнесла: «Прости», хотя по лицу ее было видно, что она ни о чем не сожалеет.

«Стерва, – подумала Джилл. – Хочет, чтоб я завалила контрольную».

* * *

В такие моменты, – а их было больше, чем ей хотелось бы это признавать, – Джилл изумлялась самой себе, недоумевала, как ее угораздило связаться со столь эгоистичной и безответственной особой, как Эйми. Безрассудство чистой воды.

И это произошло очень быстро. Они познакомились всего несколько месяцев назад, в начале лета. Они тогда вместе работали в захудалом магазинчике, торгующем замороженными йогуртами, болтали о том о сем, когда не было покупателей, а такие периоды затишья, бывало, длились часами.

Поначалу девочки настороженно относились друг к другу, остро сознавая, что они принадлежат к разным «кастам». Эйми – сексуальная, бесшабашная; ее жизнь – беспорядочная череда неверных решений и эмоциональных встрясок. Джилл – высокоморальная, ответственная, отличница, образцовая юная гражданка. «Хорошо, если б в классе были все такие, как Джилл», – писали многие учителя в графе примечаний в ее табеле успеваемости. Об Эйми такого не написал никто.

Лето шло, их взаимная подозрительность постепенно перерастала в настоящую дружбу, в отношения, при которых их несхожесть в характерах и поведении имела все меньшее и меньшее значение. Эйми, при всей своей беззастенчивости, помогавшей ей уверенно чувствовать себя в любой компании и бесстыдно бравировать своей сексуальностью, оказалась на удивление неуравновешенной и плаксивой девчонкой, подверженной яростным приступам самобичевания; ее частенько приходилось подбадривать. Джилл лучше скрывала свое уныние, но Эйми умела вызвать ее на откровенность, заставить разговориться о вещах, которые она обычно ни с кем не обсуждала: о своей обиде на мать, о том, что ей трудно общаться с отцом, что она чувствует себя обманутой, что мира, в котором она выросла, больше не существует.