Оставленные - [50]

Потом мне пришло в голову, что жена зачем-то взяла одного или обоих на кухню. Честно говоря, я был сначала просто слегка смущен тем, что не могу понять, что же происходит в доме в середине ночи. «Но когда я обнаружил, что и маленького нет в колыбели, я включил свет и громко позвал жену. Ответа не было. Но тут я обратил внимание на пижаму маленького в колыбели. И лишь тогда понял. Я понял все. Внезапно пришло прозрение. Я перебегал из комнаты в комнату, сдергивал с постелей покрывала, находил пижамы детей. Я уже был напуган, когда сдернул покрывало с той стороны постели, где обычно спала жена, и увидел на подушке ее ночную рубашку, кольца и даже шпильки.

Рейфорд боролся со слезами, вспоминая собственные переживания. Барнс глубоко вздохнул, вытирая глаза.

— Я принялся обзванивать всех, — сказал он. — Начал с пастора, но, конечно, услышал автоответчик. Еще пара звонков с тем же результатом. Я схватил церковный телефонный справочник и начал искать телефоны пожилых людей, которые, по моему мнению, должны были чураться новомодных отвечающих машин, и наверняка не стали обзаводиться ими. Я принялся набирать их телефоны — тоже никаких ответов. Я уже понимал бессмысленность поисков. Однако смутно сознавая свои мотивы, я выбежал из дома и поехал на машине в церковь. Там была Лоретта, она сидела в машине прямо в халате с волосами, закрученными на бигуди, и плакала горькими слезами. Мы прошли к церковному входу и сели около клумбы, плача и поддерживая друг друга. Мы уже сознавали, что на самом деле произошло. В течение получаса появилось еще несколько человек. Мы выражали соболезнования друг другу и думали о том, что делать дальше. Тогда кто-то вспомнил о кассете пастора с проповедью о восхищении.

— Что это? — спросила Хлоя.

— Излюбленной темой проповедей нашего старшего пастора было пришествие Христа для того, чтобы восхитить Свою Церковь, взять с Собой верующих, скончавшихся и живых, на небеса еще до наступления периода скорби на земле. Он был особенно вдохновлен этой темой года два тому назад.

Рейфорд повернулся к Хлое.

— Ты помнишь, как наша мама рассказывала нам об этом. Она была так воодушевлена этим.

— Да, я помню.

— Ну так вот, — сказал Барнс, — пастор сам сделал видеозапись этой проповеди, обращаясь к тем, кто останется. Он оставил ее в церковной библиотеке и дал наказ присмотреть, когда выяснится, что исчезли почти все прихожане. Мы просмотрели ее дважды следующим вечером. Несколько человек восстали против Бога, пытаясь доказать нам, что они являются истинно верующими, что их также следовало вознести на небеса, но мы-то знали правду. Мы были лицемерами. Среди нас не было никого, кто не знал бы, что значит быть подлинным христианином. Мы понимали, что мы-то ими не были, потому и остались.

Рейфорду было нелегко задать свой вопрос, но он должен был его задать:

— Мистер Барнс, вы ведь служили в этой церкви?

— Да.

— Почему же вы остались?

— Я вам все открою, Рей, теперь мне нет смысла что-либо таить. Мне стыдно за самого себя. Если до сих пор у меня никогда не было ни желания, ни побуждения искренне говорить с другими людьми о Христе, то сейчас я хочу говорить. Ужасно, что должна была произойти самая большая катастрофа в истории Земли, чтобы я, наконец, додумался до самой сути. Я вырос в атмосфере Церкви. Мои родители, братья и сестры — все были христианами и христианками. Я любил Церковь. В ней была моя жизнь, моя культура. Я думал, что я верую во все, во что следует верить в Библии. Библия говорит, что если ты веришь во Христа, тебе уготована вечная жизнь. Я предполагал, что я застрахован. Мне особенно нравились те места, где говорится о всепрощении Бога. Я был грешником, но не хотел меняться. Я считал, что получу прощение, потому что Бог обязан прощать. Он должен был так поступить.

В Библии говорится, что если мы исповедуемся в своих грехах, Он, будучи верным и праведным, простит и очистит нас. Я знал другие стихи, где говорилось, что ты должен верить и принимать, доверять и быть послушным. Но это представлялось мне своего рода теологическим фетишем. Я стремился оставаться на грани, идти по пути наименьшего сопротивления, самой легкой дорогой. Я знал, что в других стихах говорится, что мы не должны пребывать в грехе, надеясь на милость Бога. Я думал, что живу великолепной жизнью. Я даже поступил в Библейский колледж. В церкви и в школе я говорил правильные вещи, молился публично и даже поддерживал других в их христианской жизни. Но сам я все равно оставался грешником. Я даже признавался в этом. Я говорил людям, что я не совершенен, но я прощен.

— И моя жена говорила это, — сказал Рейфорд.

— Тут большая разница, — сказал Брюс. — Она была искренна, а я лгал. Я говорил жене, что мы жертвуем десятину церкви, — вы знаете, что мы отдаем ей десять процентов нашего дохода. А на самом деле я вообще ничего не давал за исключением тех случаев, когда мимо меня проносили поднос. Тогда я бросал несколько купюр, чтобы не терять лица. Каждую неделю я признавал свою вину перед Богом, обещая исправиться на следующей неделе. Я призывал людей делиться своей верой, говорить другим, как стать христианином. Но сам я никогда так не поступал.