Оставалось семь дней - [4]

— Тебе очень больно стоять, Коля? — тихо спросила Нина.

— Плохо не то, что больно стоять, плохо то, что больно ходить… Но ничего. Я опять уйду!

— И тебя опять поймают…

— А может быть, и не поймают…

— Поймают. Гелла сразу разыщет…

Коля кивнул.

— Да, эта проклятая псина здорово умеет искать! — согласился он. — Вот если бы ушли несколько человек сразу… И в разные стороны… Тогда бы эта тварь растерялась…

— Гелла хорошая!.. — неожиданно вступила в разговор Катя, выглядывая из-под руки сестры.

— Чем же она хорошая? Помогла меня, поймать… — удивился Николаи.

— Но она тебя не укусила… — настаивала Катя.

— Зато эти укусили. — Коля со злобой ткнул пальцем в сторону полицаев. — А все из-за нее…

— Тише, — остановила его Нина. — Они идут…

Из флигеля вышли двое. Один — среднего роста, плотный, с узким впалым ртом и очень большим подбородком. Второй — чуточку повыше, худощавый и рыжеватый, с длинным носом и ко всему безразличными, будто стеклянными глазами. За этими двумя показались Беренмейер и тот человек, что приехал с ним на мотоцикле. Володя узнал его по форме. Она была не черная, как у других, а темно-серая. Позади всех плелся Таракан.

— Эсэсовцы, — определил Коля, — офицеры… И с ними какой-то армейский…

Шеренги зашевелились.

— И что им от нас надо?.. — вполголоса пробормотала Нина.

— Неужели еще раз будут считать?.. — простонал Дима Жарский. И он вдруг заплакал, громко хлюпая носом.

— Может быть, они привезли хлеб? — с надеждой спросил стоящий справа от Коли Витя Бойко, самый маленький по росту мальчик во всем лагере.

— Как же! Дожидайся! — огрызнулся на него Коля. — Они лучше своих собак накормят хлебом, чем нас!..

Эсэсовцы подошли ближе. Несколько минут они молча рассматривали стоящих перед ними детей, потом спросили о чем-то Беренмейера и направились в конец шеренги, туда, где стоял Володя. Их сопровождал обер-шарфюрер. Человек в темно-серой форме и Таракан несколько поотстали.

Так вот, значит, зачем приехал черный автомобиль! Эсэсовцы хотят увезти его, Володю!.. Они идут за ним… А если не за ним, то за кем же тогда?.. За Ниной, за Колей?.. Или за Катей?..

Володя взглянул на своих соседей. Глаза Нины смотрели спокойно, и только руки ее еще крепче обнимали сестренку. Дима Жарский, вероятно, вообще ничего не видел сквозь слезы. Зато Коля преодолел слабость и боль и теперь стоял прямо, высоко подняв голову.

Однако офицеры даже не посмотрели на них. Не взглянул и Беренмейер. Все трое прошли мимо совсем близко от Володи и скрылись за углом. Во дворе остались лишь полицаи да человек в серой форме, который задумчиво ходил взад и вперед около флигеля.

Володя ничего не понимал. Куда направлялись эсэсовцы?.. Зачем?.. Ведь там за домом находился лишь овраг, тот самый овраг, через который он пробирался час назад. Что они хотят делать?..

Прошло минут пять. Наконец эсэсовцы показались снова. Они оживленно разговаривали, и Володя пожалел, что не понимает по-немецки. Несколько раз до него долетали слова «зондеркоманда» и «нах айнер вохэ». Но что это значит, «нах айнер вохэ»? Что-нибудь очень плохое?.. Или хорошее?..

Затем оба офицера пошли к автомобилю, а Беренмейер остановился и движением руки подозвал к себе полицаев и человека в темно-серой форме. Володя услышал, как глубоко вздохнула Нина.

— Они уезжают… — сказала она. — И Беренмейер тоже… Вон идет его шофер.

Из флигеля действительно вышли еще два человека. Первый предупредительно распахнул перед офицерами дверцу автомашины, второй стал торопливо приводить в порядок мотоцикл.

Да, они уезжают!.. Это правда!.. Даже Дима Жарским и тот перестал плакать… Все обошлось благополучно… Но зачем они приезжали?.. И что такое «нах айнер вохэ»?..

Володя не спускал глаз с Беренмейера, который, очевидно, давал последние указания полицаям. Отпустив их, обер-шарфюрер с минуту постоял на месте и вдруг, круто повернувшись на каблуках, направился к ребятам. Не дойдя до них шагов двадцати, он остановился… и улыбнулся. Улыбнулся одними губами, тонкими и бледными. Потом он поднял руку.

— Разойтись! — сказал он по-русски.

И быстро зашагал к своему мотоциклу.

Глава III ПОД ОКНОМ

Володя сидел на верхней ступеньке узкой каменной лестницы, которая вела в подвал, и думал. Он старался припомнить, сколько раз он видел улыбку на лице Беренмейера. И когда это было?

В первый раз Беренмейер улыбался, когда убивали деда Матвея… Потом он улыбнулся, когда черный автомобиль увозил Артемия Васильевича и Ольгу Ивановну.

Но сегодня?.. Ведь сегодня никого не увезли и никого не убили? Эсэсовцы как приехали, так и уехали, не сделав ничего плохого. Почему же улыбался обер-шарфюрер? И что же все-таки значит «нах айнер вохэ»?

Взгляд мальчика скользнул по просторному заснеженному двору и остановился на забитых фанерой окнах левого флигеля. Полицаи сейчас тут… Все, кроме Таракана… Должно быть, сидят возле теплой печки, курят и болтают… Вот бы послушать, о чем они говорят!.. А почему бы и нет?.. Подойти к окнам и послушать…

Володя вскочил. Мысль, которая пришла ему в голову, была очень заманчива, но сейчас еще слишком рано, его могут заметить. Надо подождать темноты.