Остаться в живых… - [44]

«А что если это самодеятельность? – Пименов даже мерзнуть перестал, нащупав такую неожиданную мысль.

При всей своей кажущейся абсурдности именно такой расклад более всего походил на правду. Хотя, что правда, а что неправда, по истечении такого количества лет было уже не определить.

Самодеятельность? В те годы? Конечно, таких технических средств, как сейчас, способных превратить границу в «железный занавес», тогда не было, но… Но все-таки граница охранялась, и охранялась неплохо. И шастать, как они шастали сейчас вдоль берега, несмотря на близость мятежной Абхазии и возмущенной Грузии, тогда не удалось бы. Еще в восьмидесятых годах выход на воду без спецразрешений был запрещен. (Губатому рассказывал об этом его покойный дед, любивший порыбачить). Море – это запретная зона. Это дверь, через которую в страну может просочиться враг! Или, что еще страшнее, счастливый советский гражданин может через нее выскочить наружу! Даже в двадцатые-тридцатые годы организовать катер с водолазным оборудованием для поисков неизвестно чего в запретной зоне было чрезвычайно сложно. А вскоре, сразу после окончания войны «горячей» и начала войны «холодной», стала совсем невозможна! Пограничник Карацупа и его пес Алый закрыли границу на замок.

В любом случае, если попробовать рассуждать логично, попытка добраться до «Ноты» была предпринята до 41-го года. Даже до 40-го. После войны уже получил распространение акваланг, с которым добраться сюда было не слишком сложно, но, на счастье, к тому моменту документы, рассказывающие о грузе и месторасположении «Ноты», уже затерялись в архивах ВМФ.

Губатый еще раз пошевелил шлем и убедился, что водолазный костюм и высохшее тело в нем надежно погребены в слое донного песка. Судя по всему, вросший в грунт край колокола, придавил человеческие останки.

Осмотр тела и амуниции, скорее всего, был бесполезен. Сомнительно, чтобы погибший ныряльщик брал с собой документы под воду, да и тратить время на откапывание тела и его извлечение на поверхность было откровенной глупостью, но почему-то Губатому вовсе не хотелось оставлять мумифицированный труп неизвестного водолаза здесь, возле трупа «Ноты».

Мысленно пообещав себе обязательно доставить тело погибшего наверх, Пименов приступил к осмотру корабля с той стороны, где взрыв разрезал его напополам. На первый взгляд, ничего утешительного обнаружить не удалось. Машинное отделение было отделено от жилой части юта мощной переборкой. На каждой палубе, а тут их было две, имелись задраенные железные двери, расположенные по правому и левому борту. Для того, чтобы их вскрыть, Пименову был нужен подводный резак, но и при его использовании гарантировать, что Леха сможет пробиться в жилые помещения, было сложно. Двери могли оказаться слишком толстыми, за ними могли находиться смятые взрывной волной переборки… Мало ли что там могло оказаться? Потратить часы на разрезание дверей и в результате оказаться перед расплющенным «в щель» коридором совсем не хотелось! В общем, Губатый не мог считать попытку пробраться вовнутрь пакетбота со стороны разлома перспективной.

Идти вовнутрь через проем в палубе тоже хотелось, как умереть! Делать это придется без баллонов, и, только если позволит внутренняя обстановка, втягивать их за собой и двигаться дальше. А если нет туда хода с аквалангом? Не развернуться? Тогда радиус поисков резко сужается: подышал и тридцать секунд «на туда», тридцать – «на обратно». Больше, чем на минуту, дыхание не задержать.

Губатый один единственный раз исполнял фокус со снятием скубы под водой, и даже лез при этом в небольшой грот, но на глубине 17 метров , в совершенно безопасном месте и, честно говоря, было это сплошным пижонством. Не было в этом фокусе никакой необходимости, один кураж перед группой новичков и особенно – перед двумя туристками из Новосибирска. В результате Лехе ничего не обломилось, романтического героизма, проявленного им во время погружения, не хватило, чтобы хотя бы одна девица забыла о его «неаппетитной» внешности.

Здесь же геройствовать было не перед кем и ничего похожего на грот не наблюдалось. Здесь был корабль, пролежавший на дне без малого девяносто лет, пропахший смертью, насквозь ржавый, со сгнившими деревянными частями, торчащими во все стороны металлическими заусенцами, кривыми как ятаган и острыми, словно бритва. Заросшие водорослями коридоры могли сужаться, подобно «чоковым» стволам, могли заканчиваться завалами, могли привести в места, где развернуться невозможно и задом вперед тоже не выскочишь. Застрянь он там, как пробка, которую протолкнули в бутылку – и все! Пишите письма! Помощи ждать не от кого. Спасатель может застрять точно так же, и решись даже Ленка на такое безумство, шансов вытащить Пименова на поверхность у нее почти нет.

Хотя… Вариант все-таки был! Пименов отчетливо помнил схему расположения кают, и мысленно похвалил себя за хорошую зрительную память: идею можно было проверить тут же, в течение трех минут. А время, если судить по компьютеру, у него еще было. Губатый поддул жилет, поднимаясь над дном, проверил фал (еще не хватало за что-нибудь зацепиться!) и поплыл вдоль борта, там, где располагались иллюминаторы кают командного состава. Иллюминатор третьей от трапа каюты (Леха специально поднялся к палубе, чтобы проверить, не ошибся ли он) имел небольшой размер, но вполне достаточный для того, чтобы Пименов или Ленка проникли в него без баллонов. Лезть во внутрь с фаберовской спаркой на спине было безумием, а вот оставить ее перед «входом» и работать в каюте с небольшим баллончиком, литра на три – вполне реально.