Останься со мной! - [49]

В прошлый раз я пела отчаянно, через боль. Это был откровенный, на грани исступления, монолог женщины, которая умоляет возлюбленного не оставлять ее. Тогда в моем голосе была мука, тоска, он кровоточил и срывался.

Теперь я исполняла «Останься!» совсем по-другому. Это был лукавый шепот, волнующее обещание, уверенность в том, что мужчина, к которому я обращалась, не сможет устоять. Конечно же, он не отвергнет меня, не уйдет, он останется! И я подарю ему такое счастье, о котором он не мог и мечтать…

– Останься, – шептала я, изредка взглядывая на Радевича из-под полуопущенных век. – Останься со мной! Ведь мы связаны неизбежным…

Я взяла последний аккорд и замерла, прислушиваясь к угасающим в дрожащем ночном воздухе звукам.

Затем медленно поднялась, и в ту же минуту Олег шагнул ко мне и опустил мне на плечи свои крупные горячие ладони.

Он поцеловал меня.

Черт знает почему, я уверена была, что его поцелуй будет грубым, страстным, захватническим. Буря и натиск, молниеносная атака, сбивающая с ног, подчиняющая своей воле, завоевывающая и уничтожающая!

Но ничего подобного не произошло. Во всех его движениях, в прикосновениях рук, губ, сильного тела была сводящая с ума, опрокидывающая навзничь нежность.

У такого огромного сильного мужчины – такие нежные губы…

Он прикасался ко мне бережно, осторожно, словно боялся напугать, сломать, искалечить неосторожным движением. Подхватил на руки, прижимаясь губами к виску, прочерчивая линию скулы, подбородка…

Я должна была бы сейчас испытывать торжество, пьянящую радость от того, что мне все удалось. Что я все же проскользнула в святая святых, победила этого неприступного воина. Я же вместо этого чувствовала лишь такую же глубокую нежность к нему. Нежность, чуть приправленную оттенком горечи: ведь я твердо знала, что все это с моей стороны лишь притворство, тонкий расчет, удачно выполненная операция.

Мне нельзя, нельзя было сейчас думать об этом!

Чтобы не выдать себя – неосторожным жестом, выражением лица, хоть тенью фальши, так легко различимой, когда между людьми не остается никаких преград. Даже одежды.

И я усилием воли выбросила все из головы, растворилась в ощущениях – этих рук на теле, этих губ на коже, звуков, запахов, живительного жара – не испепеляющего, но пробуждающего к жизни.

Мы оказались в спальне – тоже очень простой, скромной, утопающей сейчас в сумеречном свете, проникавшем из окна.

Олег опустил меня на кровать.

От простыней слабо пахло лимонной свежестью…

Он накрыл своим тяжелым телом. Гладил, целовал, ласкал так, словно я была не какой-то случайной залетевшей в его дом экзотической птичкой со сладким лживым голосом, а единственной любовью его жизни. И мне подумалось, что, наверное, только здесь, в постели, он сбрасывает маску каменного гостя, так приставшую к его лицу, что он уже и сам не помнит точно, каким бывает на самом деле. Только здесь он становится настоящим: чутким, доверчивым, преданным и удивительно нежным.

Мы сплетались, схлестывались на этих хлопковых простынях с синими цветами снова и снова – и ни один из нас не произносил ни слова. Потому что в словах звучала бы фальшь, которой не было в языке тел. И отчего-то святотатством казалось разрушить все, что возникло между нами, объяснениями, признаниями и сожалениями.

Только шорох, только короткие вскрики и горячечное дыхание.

Только руки и губы.

«Мускус мой, янтарь, блеск луны, жизнь моя, колосок мой, очарованье, райский напиток, рай мой, весна моя, радость моя, день мой…»

Потом он уснул.

Просто прикрыл глаза – и тут же отключился.

Должно быть, сказывалась многолетняя привычка военного человека – засыпать быстро и крепко, как только представилась возможность. Во сне лицо его разгладилось и он стал похож на мальчишку. Честного, смелого, преданного, стойкого мальчишку. Героя из пионерских повестей – отважного мальчика со строгими моральными принципами и трогательной верой в чудеса. Я несколько минут просто лежала рядом с ним, разглядывая в полумраке его темные ресницы, чуть приоткрытые губы, бьющуюся на виске жилку. Затем бесшумно пошевелилась, села в постели.

Мне отчаянно не хотелось возвращаться в реальность, разрушать то сонное чувственное марево, в котором я сейчас находилась.

Но времени терять было нельзя.

Ведь неизвестно, удастся ли мне еще когда-нибудь пробраться в этот дом? Еще днем, проходя через переднюю, я быстро взглянула на экраны, светившиеся в комнате охраны. Взглянула – и тут же поняла, в каких именно помещениях дома расставлены камеры наблюдения. В спальне их точно не было, в гостиной – тоже.

Но вот в кабинете была.

Значит, туда пока что соваться нельзя. В следующий раз я буду более подготовленной, – если этот следующий раз, конечно, будет. Об этом, впрочем, я уж постараюсь позаботиться. Но кое-что можно было сделать уже сейчас.

По дыханию и движению век Олега я определила, что он сейчас находится в фазе глубокого сна.

Значит, минут двадцать у меня было точно. Раньше он не проснется.

Я соскользнула с постели, обнаженная пробежала через комнату, подобрала с пола собственные браслеты, скатившиеся у меня с запястья. В один из них была вмонтирована портативная фотокамера.