Останься со мной! - [39]

Так или иначе, я рассказал Мише о старике и о серьгах. Он пришел в дикое возбуждение, нашел в ноутбуке файл с описью конфискованного имущества Ротшильдов, вертел фотографию сережек и так, и эдак, снова и снова допрашивая меня, точно ли я уверена, что это были те самые серьги, каким образом были закреплены в них бриллианты, как выглядела застежка, где стояла проба…

Я терпеливо повторяла все подробности по сотому разу.

– Ты умница, Алинка! Ты просто чудо! – распинался Миша, а затем подхватил меня на руки и закружил по комнате. – Значит, когда, говоришь, он придет? Завтра в шесть? Ладно, давай порепетируем, как я буду играть тупого и жадного олигарха, а ты – его безмозглую и очаровательную любовницу-транжирку. Смотри, убедительно?

Он важно надул щеки, вытаращил глаза и гнусаво загудел:

– Что это за дешевка? Детка, давай я лучше куплю тебе «Де Бирс».

Выглядел он так комично, что я рухнула на диван от смеха. В этот момент что-то шевельнулось у меня внутри. Я как будто впервые отчетливо поняла, что я ведь действительно собираюсь его предать. А он и не догадывается об этом! Дурачится со мной, хохочет, целует…

В горле у меня словно застрял сырой песок.

Я едва не вскочила с дивана, чтобы броситься Мише на грудь и признаться во всем.

Но тут же в памяти всплыло письмо с лондонской студии звукозаписи. Вспомнилось, сколько раз Миша с такой же вальяжной хитроватой улыбкой шпанистого мальчишки, быстро поцеловав висок, отправлял меня на опасное дело, грозившее мне в случае поимки тюремным сроком. И ни минуты не колебался, не раздумывал даже!

«Как бы он ни вел себя со мной, – напомнила я себе. – Каким бы ни хотел казаться, я точно знаю, что ему нет никакого дела до моего будущего, что в опасной ситуации он, не задумываясь, подставит меня под удар. При любом удобном случае предаст меня».

Я усилием воли задавила свои рефлексии и приступила к осуществлению задуманного.

На следующий день старик прибыл к нам в отель без пятнадцати шесть. Очень важный – даже вытертую неопределенного цвета шляпу нацепил на плешивую голову. Миша, как и было условлено, понтовался, брезгливо кривил губы, рассматривая сережки, казавшиеся такими маленькими на его широченной ладони, фыркал и торговался. Я же всеми силами изображала взволнованное нетерпение. Ходила вокруг него, стискивала руки, вздыхала, прикусывала губу, делала жалобные глаза. Мне это было легко: у меня и в самом деле в груди скребло от тревоги.

Что, если все сорвется? Если не выйдет?

Вдруг Миша догадается, что я задумала?

Что, если он уже знает?

Почему он так странно взглянул на меня минуту назад? Отыгрывает роль невежественного нувориша или?..

– Да я тебе отвечаю, это туфта какая-то, – протянул Миша. – У нас в Кемерово на ювелирном заводе лучше делали.

Я метнулась к столу, подхватила сережки и с прозвеневшими в голосе слезами проговорила:

– Но ведь они так подойдут к моему серебристому платью от «Прада»! Светка Майорова на презентации сдохнет от зависти, когда увидит. Давай я тебе покажу, милый! Давай? Ну, пожалуйста-пожалуйста!

Старик было встрепенулся протестовать, но он явно слишком боялся, что сделка сорвется.

Миша вальяжно повел подбородком и прогнусил: «Ну ладно, давай, покажись». Старик возражать против того, что я собираюсь вынести серьги в другую комнату, не решился. Потащился было за мной, но я обернулась к нему от двери, рассмеялась и лукаво погрозила пальцем:

– Ах, какой шалун! Сюда нельзя! – и вышла в спальню.

Теперь действовать нужно было быстро. И по возможности бесшумно. По договору с Мишей я должна была вернуться в гостиную не раньше чем минут через семь, когда старик окончательно изведется, изнервничается и согласиться уступить серьги подешевле. Значит, минут десять у меня было – раньше бить тревогу Миша не станет.

Я быстро сунула серьги в тайник, выдолбленный в каблуке туфель, затем метнулась в смежную со спальней ванную комнату. Здесь, в задней части помещения, почти незаметная за рядами белоснежных гостиничных полотенец, была запертая дверь в коридор, должно быть, использовавшаяся для служебных целей горничными.

Сейчас дверь эта была приоткрыта.

Я выскользнула в нее. В гостиничном коридоре для персонала, пустынном и простом, без ковров и золоченых светильников, которыми украшены были помещения для гостей, переминаясь с ноги на ногу и испуганно оглядываясь по сторонам, топтался Костик.

– Все по плану, – шепнула я.

Он вручил мне сумку с заранее заготовленными деньгами, документами и билетом на рейс до России. Самолет вылетал через полтора часа, я как раз успевала.

– Держи! – Я вложила Костику в ладонь остатки оговоренного вознаграждения. – Такси ждет?

– Да, – кивнул он.

– Все, милый, будь здоров! Я тебе позвоню, как только устроюсь. Не волнуйся, Миша ни о чем никогда не догадается, – заверила я.

И поспешила по коридору к черному ходу.

Такси лихо пронесло меня по улицам Софии. Солнце весело било в окна автомобиля, подбадривая и обещая, что теперь-то все будет хорошо. Въезд в Россию, Миша сам говорил, ему заказан, там ему меня не настигнуть. А когда я свяжусь с лондонской студией и отправлюсь туда писать свой альбом, на вырученные за серьги деньги я смогу нанять себе такую охрану, что никакому Мише с ней не справиться.