Останься со мной навсегда - [24]

Констанс отступила на несколько шагов, чтобы взглянуть со стороны на свое творение. Сумела ли она передать на холсте его облик таким, каким она его себе представляла? Нет, талант художницы не изменил ей и на этот раз, хотя она никогда прежде не писала портретов — лицо, глядящее на нее с холста, было тем самым лицом, которое она знала и любила тогда, четверть века назад… Которое она любит до сих пор. У нее не было его фотографии, но ее память запечатлела его образ лучше всякого фотоаппарата, а кисть с предельной точностью отобразила на холсте это до боли любимое лицо…

С тех самых пор, как она обнаружила в себе талант художницы, у нее не раз возникало желание написать его портрет, но она не решалась, боясь, что не сумеет передать на холсте его суть. Она утоляла свою тоску по давно утраченному счастью, увековечивая на холсте места, где они бывали вместе… Констанс проглотила слезы и обвела медленным взглядом стены мастерской, сплошь увешанные ее картинами. На каждой из них незримо присутствовал он — он сидел вместе с ней на той пустой скамейке в парке, шел под руку с ней по безлюдному переулку между старинных зданий, по залитой солнечным светом аллее, улыбался ей сквозь сверкающие струи фонтана посреди пустынной площади… Только они, весна и солнце — и ни души вокруг. Он стоял рядом с ней на поросшем высокой травой пустыре, любуясь золотыми куполами собора, виднеющегося вдали. Он был везде — в сочных красках южной природы, в свежести весенней листвы, в безмятежной синеве мартовского неба и в ослепительно ярких лучах солнца, сияющего над миром ее любви. Конечно, он был на каждом ее холсте — ведь все это было вдохновлено им.

Констанс взяла пропитанную ацетоном тряпочку и вытерла выпачканные краской руки, потом опустилась на стул. Она очень устала за эти дни, работая с утра до вечера над портретом… Нет, она устала не от работы — работа, напротив, помогла ей на какое-то время отвлечься от этого ада, который разверзся в ее душе в тот самый момент, когда она узнала, что он и ее дочь… Она громко застонала, схватившись обеими руками за горло. Она устала страдать — вот от чего она устала. Она больше не может этого выносить.

В течение последних полутора месяцев она пребывала в состоянии, близком к умопомешательству. Когда Вероника позвонила из Рима и сказала, что встретила его, что живет теперь у него, она подумала, что сойдет с ума… Как ни странно, рассудок она сохранила. Было бы лучше, если бы она потеряла его. Говорят, помешанные страдают меньше, чем нормальные люди.

После того звонка ее жизнь превратилась в непрекращающуюся пытку. Ночами она лежала без сна в своей одинокой постели, представляя себе его, сжимающего в объятиях Веронику, — так же, как когда-то сжимал в объятиях ее… От бессонницы ей в конце концов удалось избавиться с помощью сильного снотворного. Но нет такого лекарства, которое могло бы спасти человека от душевных мук.

Но почему, почему и зачем они встретились? Ясное дело, зачем: чтобы любить друг Друга.

Факт их встречи слишком невероятен, чтобы быть случайностью.

Регулярные телефонные разговоры с Вероникой были для нее самой мучительной из всех вообразимых пыток — ведь почти всегда он был там, рядом с ее дочерью. Вероника говорила о нем мало и вообще упоминала его имя, лишь когда речь заходила о работе. Например: «Габриэле сделал набросок костюма, в котором я должна появиться в заключительной сцене. Боже, но как же он оригинален! Я уверена, он стал бы великим стилистом, не будь он Королем Кино. Он сказал, что сам займется разработкой всех моих костюмов для своего будущего фильма. Кстати, ему уже пришел в голову сюжет…» Или: «Габриэле сегодня накричал на режиссера, потому что тот хотел объяснить мне, как я должна играть. И ты представляешь, режиссер начал с ним спорить. Я посоветовала Габриэле ввести на студии правило — чтобы все обращались к нему «Ваше Величество» и на «вы». К королям ведь не обращаются по имени, правда, мама? И с ними не спорят. Каждое слово короля — закон».

В таких случаях на противоположном конце провода слышался приглушенный мужской смех, и все у нее внутри умирало, потому что она знала, кому принадлежит этот смех.

А сегодня утром дочь сообщила ей, что съемки закончились, к их обоюдной радости и облегчению. Она догадывалась, почему они так рады окончанию съемок — ведь теперь они смогут проводить вместе каждую минуту дня и ночи. Вероника сказала, что вечером они устраивают у себя прием по случаю окончания съемок, а в ближайшие дни планируют поехать на какой-нибудь экзотический курорт. Потом вернутся в Рим и снова приступят к работе. Габриэле будет теперь писать все женские роли специально для нее. «Я сказала ему, что ведь это будет сплошным однообразием, если все его героини будут похожи одна на другую, — добавила Вероника. — А он говорит, ничего подобного, все они будут совершенно разными: я такая разная каждую минуту своей жизни, что всех ролей на свете не хватит, чтобы выразить всю меня…»

Констанс вскочила на ноги и нервно заходила по комнате. Хотелось бежать куда глаза глядят, только бежать было некуда. Он нашел в ее дочери всех тех женщин, которые были ему нужны. От Вероники он никогда не устанет. Он будет всякий раз открывать ее заново — и заново влюбляться в нее, делая героиней новой фантазии, новой истории, вдохновленной, быть может, ею же. Вначале она еще тешила себя надеждой, что их идиллия скоро подойдет к концу и они расстанутся. Она всей душой презирала себя за то, что желала их разрыва, однако ничего не могла с собой поделать. Это было просто парадоксально: ведь она с тех самых пор, как родилась Вероника, более всего на свете желала счастья дочери. Зная, что ей самой уже никогда не быть по-настоящему счастливой, надеялась, что ее дочь, когда вырастет, будет счастлива за них обеих… А теперь, когда Вероника нашла свое счастье, она, ее мать, страдала. Но ведь она и думать не могла, что ее дочь найдет свое счастье с ним.