Остановки в пути - [69]

Ну, вот и все, конец. Отец мне никогда в жизни не разрешит, если там номер социального страхования требуют. На душе погано, примерно так было три недели назад, когда директор нашей Оллстонской средней школы давал рекомендацию лучшим ученикам для перевода в куда более престижную школу Бостонского университета.

— Ты же умный парень, что ж ты такой шанс упускаешь? — укоряла меня классная. — После школы Бостонского университета все легко в колледж поступают. Передай это родителям!

Но я только смущенно уставился в пол, не вынимая руки из карманов и сжав кулаки.

Я подталкиваю книги по столу к миссис Райан.

— Я лучше в другой раз приду, — бормочу я.

Вид у меня, наверное, был совсем несчастный, а голос убитый, потому что миссис Райан, усмехнувшись, говорит, что номер социального страхования я могу и через три недели сообщить, когда книги возвращать буду.

— Ну не оставим же мы бедного мальчика без рассказов О. Генри! — восклицает она.

Миссис Райан выдает мне временный читательский билет сроком на три недели и напоминает, что с книгами и кассетами нужно обращаться аккуратно.

Сидя в автобусе, я чуть ли не с нежностью поглаживаю пластиковый пакет, в котором лежит вожделенная «добыча». Она не принадлежит мне по праву, но все-таки я буду ею владеть — целых три недели.

Район на западной окраине Бостона, в котором мы живем, в шутку называют «mixed area»[45] — он населен чернокожими, пуэрториканцами, итальянцами и евреями. В центре, на пересечении главных улиц, в итальянских лавках, бесчисленных закусочных и фаст-фудах жизнь бьет ключом до глубокой ночи. На парковке у супермаркета день-деньской тусуются подростки и назначают встречи дилеры, торгующие травкой — гашишем и марихуаной.

Здесь, на парковке, в темном уголке между старым грузовым прицепом и погрузочной платформой супермаркетного холодильника, я, дрожа от волнения, выкурил свой первый и единственный косячок. Затянувшись разок-другой, я ощутил сильное головокружение. Прицеп завалился набок и прижал меня к стенке. Небо сначала потемнело, а потом внезапно взорвалось фонтаном разноцветных брызг. На покрытый трещинами асфальт изверглась красновато-коричневая кашица, содержимое моего желудка… Я решил ограничиться этим опытом.

Если свернуть из центра в один из незаметных переулков, попадаешь в тихий, сонный мирок. Одно- и двухэтажные деревянные домики, заросшие сорняками сады давным-давно распрощались со своими состоятельными респектабельными владельцами. Между дощатыми заборчиками натянуты веревки, на веревках сушится белье. В гаражах, сколоченных из старых досок и покрытых шифером, возятся со своими подержанными машинами новые обитатели западного Бостона.

Мы живем в той части района, где скучные, одинаковые, протянувшиеся на целые мили деревянные домики иногда перемежаются более прочными постройками и заводскими корпусами. Я толкаю металлическую дверь и вхожу в плохо освещенный подъезд. Книги прячу под лестницей, ведущей в подвал. Только бы отец не узнал о моей подрывной деятельности: как же, ходил в библиотеку! Впрочем, днем у меня все равно не будет времени читать о причинах Гражданской войны и главных сражениях, потому что после школы я занят переводом писем с русского на английский.

С тех пор как американские власти отклонили прошение родителей о предоставлении вида на жительство, отец как одержимый сочиняет длинные-предлинные письма, пытаясь объяснить, почему мы хотим жить в США и не можем жить ни в одной другой стране. Письма он рассылает сенаторам, депутатам, ведомствам и учреждениям. Даже президенту Соединенных Штатов писал и губернатору штата Массачусетс. Переводы я печатаю на старой машинке, которую родители купили в комиссионном всего за пять долларов. На машинке нет буквы «е». Рычажок сломан, клавиша провисает. Букву «е» я вписываю в текст черным фломастером. В награду за работу вечером получаю шоколадку или мусс на десерт.

Первые письма отец скрупулезно проверял. Однако английским он владеет слабо, и потому качество моих очень и очень свободных переводов зачастую оценить не может. Вскоре он уже ограничивается только тем, что проверяет правильность адреса.

— Я тебе доверяю, — говорит он. — Тебе уже пятнадцать, и ты знаешь, что делаешь.

Я знаю, что делаю, и решаю несколько расцветить отцовские письма. Чем-чем, а чувством меры я точно обладаю.

Вот, например, отец пишет: «Моя жена — математик и физик. В России, в Израиле и в Австрии она работала в известных научно-исследовательских институтах, банках и концернах, производящих электронику. Без сомнения, получив разрешение на работу, она и в Бостоне сможет найти должность, полностью соответствующую ее высокой квалификации».

Мне кажется, о маме надо говорить иначе, восторженнее, хвалить больше. Подумав, я начинаю перелистывать словарь.

«Моя жена, — перевожу я, — математик и физик, по всеобщему признанию — величайший в мире специалист в своей области. В России, в Израиле и в Австрии она работала в самых известных научно-исследовательских институтах, крупнейших банках и концернах, производящих электронику. Без сомнения, она и в Бостоне не просто сможет найти должность, полностью соответствующую ее квалификации: в ее лице город, штат и государство обретут лояльного гражданина и первоклассного специалиста».