Остановка в Венеции - [14]

Маттео меня заинтриговал. Он очень увлекательно рассказывал про свою профессию, но при этом держался отчужденно, слегка неприступно, отгораживаясь барьером холодной учтивости. Никакого флирта. Хотя, может, я ошибаюсь. Может, просто непривычный для меня склад характера. И потом, он европеец. Присмотревшись, я решила, что ему должно быть лет тридцать пять — блондин с вьющимися волосами, голубоглазый североитальянский типаж. Благородное лицо. Тоже не венецианец. Его мать, британка, вышла замуж за архитектора-миланца, который бежал в Англию во время войны. Как и синьора, он получил образование в Италии, поскольку у отца за время вынужденной ссылки на острове выработалась стойкая неприязнь к британцам — за исключением жены. Неудивительно, что Маттео с синьорой легко нашли общий язык, обладая настолько схожим прошлым. Я чувствовала, что вторжение незваной гостьи в это тихое прибежище родственных душ их несколько тяготит.

И все-таки атмосфера за столом царила оживленная и благожелательная. Со мной охотно делились рассказами об обитателях дома, о побеге Лео, о реставрационных работах в верхней комнате. Я поведала о хулиганах, о подробностях спасения, о ночевке в гостинице, о купании. Мы засиделись за столом чуть не до полуночи. После своей почти преступной, как мне казалось, выходки я вдруг очутилась в уютной и теплой гавани. Меня окружили гостеприимной заботой — даже не знаю, чем я такое заслужила. Я просто поддалась внезапному порыву. Дважды. Когда в последний раз мне выпадала такая возможность? Конечно, завтра эта сказка кончится — Джакомо, интересные люди, палаццо, все и сразу. Венеция. «Окончен праздник»[18]. Я вернусь в «Гритти», отыщу скитальца Энтони. Какая тоска… Только Карло и будет до меня дело. Энтони, может, ненадолго. А может, и нет.

Энтони. Я представила пустующий номер в гостинице. Шоколадку на подушке, задернутые шторы, маленький canale под окнами. Пустота. Разрывал ли тишину этой опустевшей роскоши звонок телефона? Можно гадать до бесконечности. А если Энтони звонил, что он подумал? Сердился? Я прогнала горькие мысли. Завтра буду прокручивать эту заезженную пластинку, у меня на это будет уйма времени. А сейчас я в сказке, в совершенно невероятном доме, и мне хорошо. Я в сердце Венеции.

Глава вторая

Утром в дверях комнаты возникла Аннунциата с чашкой кофе и моей вычищенной одеждой. Она махнула мне рукой в сторону той же ванной дальше по коридору, которую показывала накануне вечером, и оживленной пантомимой изобразила, что мне предлагается одеться и спуститься к завтраку. «Colazione! Signora! Colazione!»[19] — повторяла она, откусывая воображаемую еду и показывая вниз, в пол.

— Спасибо, Аннунциата.

Я тоже клала в рот воображаемые куски и тыкала пальцем вниз. Убедившись, что сообщение принято, она, кивая и растягивая морщинистые губы в улыбке, попятилась прочь из комнаты и закрыла за собой дверь.

Стояло раннее утро. За окном постепенно наливалась светом широкая бледно-голубая лента. Теперь дом на противоположном берегу канала просматривался четко — старинный красавец в облупленной штукатурке, с готическими стрельчатыми окнами. В здешних нелюдимых улочках не видно было и намека на тот стильный глянец, которым сияли подреставрированные туристические кварталы, где мы вчера гуляли с Джакомо. На подоконниках алела герань в горшках, белые тюлевые занавески колыхал легкий утренний бриз, а в окне верхнего этажа служанка, как две капли воды похожая на Аннунциату, вытряхивала скатерть. Тишину нарушал лишь едва слышный плеск воды в канале, вторящий далекому шарканью ног и приглушенному шуму домашних хлопот. Кто-то дважды коротко и звонко гавкнул — Джакомо тоже получил свой colazione. А я ведь ни разу не слышала, чтобы он лаял, — с той самой передряги. Дом есть дом.

Я забралась с чашкой кофе обратно в кровать, чтобы еще несколько минут побыть в тишине и покое, и снова обратила внимание на деревянную рамку на стене. В изображении угадывалась коленопреклоненная фигура. Я подошла поближе и, приглядевшись, увидела женщину в драпирующихся многослойных одеждах, почему-то нарисованную отвернувшейся от зрителя — из-под покрывала на голове виднелся лишь узкий серпик профиля. И больше ничего вокруг, ни комнаты, ни алтаря, никакой обстановки. Под изображением шла выцветшая надпись «ORO PRO NOBIS». «Молись за нас». Может, это Дева Мария? Очень непривычная композиция.

Что-то в этой фигуре было завораживающее, какое-то ее охватывало сильное чувство. Судя по развороту, женщина во внезапном порыве обернулась к кому-то с мольбой, однако на изображении недоставало того, к кому она могла бы обращаться, — человека или распятия. Только эта женская фигура. Фреска передавала не умиротворение и покой, а боль и муки.

Побелка вокруг изображения пожелтела от времени. Наверное, фреска действительно очень древняя, судя по разнице в толщине слоев штукатурки, однако Краски нисколько не потускнели. Из-под пурпурного платья выглядывал край чего-то алого, незаметный с первого взгляда, как раз там, где тело молящейся изогнулось в своем отчаянном порыве. Нет, это не может быть Дева Мария — никогда не видела, чтобы ее изображали в таком смятении чувств. Тогда, возможно, наоборот, эта женщина обращается к Пресвятой Деве с мольбой в минуту отчаяния? Откуда здесь такая фреска? Мне сказали, что в палаццо раньше размещался женский монастырь, но эта работа не похожа на творчество христовой невесты. Надо будет спросить у синьоры…