Остановка в пустыне - [17]

— Вы готовы, мистер Корнелиус? — спросил мистер Азиз, поднимаясь из-за стола.

— Абсолютно готов, — ответил я.

Дамы, сама любезность и улыбчивость, шли впереди нас к тому месту, где ждал большой зелёный «роллс-ройс». Я поцеловал обеим ручки и перед каждой рассыпал миллион благодарственных слов. Затем сел рядом с хозяином, и мы покатили. Мать и дочь махали нам вслед. Я опустил стекло и помахал им в ответ. Затем мы выехали из сада в пустыню и двинулись по каменистой жёлтой дороге, обвивающей гору Магара; с обеих сторон стройным маршем проносились телеграфные столбы.

В пути мы вели неторопливую беседу. Я старался быть как можно более обворожительным, так как мною владела одна-единственная мысль — получить приглашение ещё раз. Если мои старания, направленные на то, чтобы он пригласил меня, не увенчаются успехом, придётся мне попросить об этом его. Я решил сделать это в последнюю минуту. «До свидания, дорогой друг, — скажу я, мягко схватив его за горло. — Могу я надеяться на удовольствие навестить вас снова, если буду проезжать мимо?» И конечно же, он скажет «да».

— Как вы думаете, я не слишком преувеличивал, говоря, что моя дочь красавица? — спросил он.

— Вы сильно занизили оценку, — ответил я. — Она потрясающая красавица. Поздравляю вас. Но и жена ваша не менее прелестна. Честно говоря, оказавшись между ними, я едва устоял на ногах, — добавил я, рассмеявшись.

— Я заметил, — сказал он и тоже рассмеялся. — Это две большие шалуньи. Они так любят пофлиртовать с мужчинами. Но я ничего не имею против. В лёгком флирте нет ничего дурного.

— Абсолютно ничего.

— По-моему, это весело и забавно.

— Это обворожительно, — сказал я.

Меньше чем через полчаса мы подъехали к дороге Исмаилия — Иерусалим. Мистер Азиз свернул на чёрное гудроновое покрытие и повёл машину в сторону бензоколонки со скоростью семьдесят миль в час. Через несколько минут мы будем на месте. Итак, я постарался перевести разговор на волновавшую меня тему повторного визита, мягко и отнюдь не навязчиво напрашиваясь на приглашение.

— Я в себя не могу прийти от вашего дома, — сказал я. — По-моему, он просто чудо.

— Славный дом, не так ли?

— Мне кажется, вам должно быть там очень одиноко, ведь вас только трое?

— Не более одиноко, чем в любом другом месте, — возразил он. — Люди повсюду одиноки, где бы ни жили. В пустыне или в городе — не всё ли равно. Но вы же знаете, у нас бывают посетители. Вы бы удивились, узнав, сколько людей заезжают к нам время от времени. Вот как вы, например. Мы были вам очень рады, дорогой друг.

— Я никогда этого не забуду, — сказал я. — Доброта и гостеприимство в наши дни встречаются не так часто.

Я ждал, что он пригласит меня заехать снова, но он не сделал этого. Наступило молчание, немного неловкое молчание. Чтобы прервать его, я сказал:

— Кажется, я впервые в жизни встречаю такого внимательного, такого заботливого отца.

— Вы говорите обо мне?

— Да. Построить дом здесь, на краю света, и жить в нём ради дочери, чтобы защитить её. Разве это не замечательно?

Я видел, что мистер Азиз улыбнулся, но он не отвёл глаз с дороги и ничего не сказал.

Впереди, примерно в миле от нас, уже были видны бензоколонка и несколько лачуг. Солнце поднялось высоко, и в машине становилось жарко.

— Не многие отцы пошли бы на такие жертвы, — продолжал я.

Он снова улыбнулся, но на этот раз как-то застенчиво. И тут же сказал:

— Я не совсем заслуживаю той высокой оценки, которую вы мне даёте. Право же нет. Если быть совсем честным, то моя хорошенькая дочь не единственная причина, по которой я живу в столь роскошном уединении.

— Я знаю.

— Знаете?

— Вы говорили. Вы сказали, что вторая причина — пустыня. Вы сказали, что любите её, как моряк любит море.

— Да, говорил. И это чистая правда. Но есть и третья причина.

— И что же это?

Он не ответил. Он сидел совершенно спокойно — руки на руле, глаза прикованы к бегущей навстречу дороге.

— Извините, — сказал я. — Мне не следовало донимать вас вопросами. Это меня не касается.

— Нет, нет, всё в порядке, — сказал он. — Не надо извиняться.

Я посмотрел через окно на пустыню.

— Кажется, сегодня ещё жарче, чем вчера, — заметил я. — Должно быть, уже перевалило за сотню градусов.

— Да.

Я видел, как он слегка поёрзал на сиденье, будто стараясь сесть поудобнее. Затем он снова заговорил:

— Впрочем, почему бы мне не сказать вам всю правду об этом доме. Вы не производите впечатления человека, любящего сплетни.

— Конечно нет, — сказал я.

Мы были уже совсем близко от заправочной станции, и он сбавил скорость почти до скорости пешехода, чтобы успеть договорить. Я увидел двух арабов; они стояли около «лагонды» и смотрели в нашу сторону.

— Эта дочь, — сказал он наконец, — та, которую вы видели, она у меня не единственная.

— Правда?

— У меня есть ещё одна дочь, на пять лет старше.

— И несомненно, такая же красавица. Где она живёт, в Бейруте?

— Нет, она живёт в доме.

— В каком доме? Неужели в том, который мы только что покинули?

— Да.

— Но я её не видел.

— Ну, — он резко повернулся и посмотрел мне в лицо, — может быть, и не видели.

— Но почему?

— У неё проказа.

Я подпрыгнул на сиденье.

— Да, знаю, — сказал он. — Это ужасная болезнь. К тому же у бедной девочки наихудшая форма. Известная под названием лепрозная анестезия. Она почти не поддаётся лечению. Будь это лепроматозная форма, всё было бы куда проще. Но, увы, что есть, то есть, и никуда от этого не денешься. Поэтому, когда в доме гость, она не выходит из своих комнат на третьем этаже.