Остановка - [7]

По гнущимся под ногами ступенькам я поднялся на площадку, своего рода балкон, опоясывающий весь второй этаж. Отсюда двери вели в квартиры, сюда же выходили и окна.

Я постучал. Дверь была не заперта, но мне никто не ответил.

— Можно к вам? — спросил я громко.

— Кто еще? — послышался неприветливый голос.

Входить не хотелось, однако я толкнул дверь. В крошечной прихожей мне пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться о педаль висевшего на стене велосипеда. За прихожей шла комната. Прежде всего я увидел детей. Мальчишка лет двенадцати в истерзанных джинсах наблюдал за пыхтящей стиральной машиной. Девочка поменьше кормила манной кашей малыша, повязанного слюнявчиком.

— Здравствуйте, — сказал я.

Откуда-то изнутри квартиры появилась женщина в халате. Не отвечая на приветствие, она смотрела хмуро, выжидательно.

— Мне нужен Женя Перепахин, — произнес я неуверенно.

— Опоздали.

— Он ушел?

— Ушли… его.

«Неужели все-таки он?!»

— Как? Куда?

— Милиция забрала.

Сомневаться больше не приходилось, но я пробормотал неловко:

— Может быть, это ошибка…

— Какая ошибка! Сидел тут, побрякушками любовался. С поличным и взяли.

— С монетами?

— А то с чем же! Увидал милиционера в окно — раз их под подушку.

— Там и нашли? — спросил я без особой надобности.

— И не искали. Сам отдал, как милиционер у него спросил.

— Милиционер пожилой?

— Почему пожилой? Молодой парень.

— А пожилой среди них был? В штатском?

Не знаю даже, почему я так допытывался об участии в аресте Игоря Николаевича. Наверно, испытывал потребность убедиться, что все это не дурной сон. Однако, напротив, совсем не убедился.

— Среди кого? — не поняла меня жена Перепахина. — Один был парень. Чего тут другим еще делать? Это ж не бандита ловить…

Будничность ее слов никак не вязалась с моим представлением об аресте убийцы, опасного преступника. Рядовой милиционер среди бела дня, в форме, поднимается спокойно по лестнице… Ерунда неправдоподобная.

— Странно. Значит, Женя… — я поколебался, подбирая слово, присвоил чужие монеты? Из коллекции взял?

Женщина в ответ неожиданно закричала:

— Монеты взял! Плевать мне на эти монеты. Он кровь мою выпил, жизнь сгубил, а теперь на казенные харчи сядет, на химию устроится. Не клят, не мят… А я с этими тремя ртами как, а?!

Я взглянул на детей, почему-то ожидая увидеть три широко открытых рта, но рты были сомкнуты, даже евший кашу маленький сжал тоненькие губки и испуганно смотрел на мать.

«Что это она?.. Не знает? Какая «химия»! «Не клят, не мят!» Он же убил. «С поличным и взяли». А она, выходит, не знает. Сказать? Язык не поворачивается. Лучше пусть без меня узнают. Хоть немного позже. Бедные дети…»

Я смотрел растерянно и бессильно.

— И зачем я с таким паразитом связалась! Тунеядец, захребетник проклятый, ворюга! Пожалела на свою голову. Думала, бедный человек, невезучий…

— Пожалуйста, успокойтесь!

— Да как я могу успокоиться? Как?! Если б я его сейчас увидеть могла, топором бы изрубила, собственными руками…

Но не зря говорят, что трагедию всегда может сменить фарс.

Старший мальчик, угрюмо отвернувшийся от матери и смотревший уже не за стиральной машиной, а в окно, вдруг крикнул:

— Да вот же он, мам! Вон идет!

Как говорится, я не поверил глазам. Через двор в самом деле шел маленький, обтрепанный человечек без шапки. Клочья седых, спускавшихся до воротника волос не могли скрыть давно определившейся лысины. Навряд ли я узнал бы в нем Женьку Перепахина, встретившись на улице. Но сейчас сомнений не было. Девочка, кормившая братишку, запрыгала с ложкой по комнате.

— Ура! Папку из тюрьмы выпустили!

Под эти слова Перепахин и вошел в комнату.

— Замолчи, глупышка. За что же папку в тюрьму сажать?

Произнес он это несколько смущенно, глядя на меня, и тоже, конечно, не узнавая.

Пришлось представиться и довольно невнятно пояснить, почему я оказался в его квартире. Но Перепахина мои разъяснения полностью удовлетворили. И вообще он был в отличном расположении духа.

— Видишь, Оля, сколько лет с другом не виделись, а он сразу поспешил, как я в беду попал. Спасибо, Николай!

И он протянул мне руку не без достоинства. Оля, только что рвавшаяся к топору, примолкла. Я тоже ждал разъяснений. Перепахин повесил пальто, провел ладонью по лысине.

— Конечно, понервничать пришлось. Когда я в комнату вошел, — ахнул. Так и в милиции сказал: «Вы что, с ума посходили, я как его увидел ахнул! А у вас такие подозрения». Ну, это они меня уже на пушку брали. Вскрытие-то показало…

— Что?

— Инфаркт, брат, обширный.

— Сердце? А рана на голове?

— Это чепуха. Это он, когда падал… об угол столика.

И хотя смерть осталась смертью, и Сергей так или иначе ушел навсегда, я испытал некоторое облегчение. Ведь насильственная смерть подавляет особенно, унижает человеческое чувство… вот пришел негодяй и отнял жизнь, и никто не смог помешать, спасти, предотвратить. Бессилие перед подлостью, жестокостью унижает. А с природой приходится считаться. Милостей от нее все еще ждать не приходится, но ее суровая немилость все-таки чуть легче переживается…

Отлегло и оттого, что Женька «реабилитировался» Хотя… Он понял.

— Про монеты думаешь?

— Да ведь взял.

— Вот чудак. Дело как было? Я вхожу. Сергей на полу Откуда мне про инфаркт знать? Подумал, как и все, — убили. Почему? Коллекция? Ключ в дверце. Открываю — все на месте. А сам думаю: сейчас сюда народ нагрянет, и держи карман. Старуха-то ничего в коллекции не соображает. А знаешь, сколько уникальных экземпляров до музеев не доходит? Ого!