Остановка на планете 'Долгий Год' - [42]

Ладно, подумала про себя Мерси, я еще не настолько голодна. Раз уж Бланди желает немножко выпить, почему он не может себе этого позволить? Она села, ничего не говоря, думая о вещах, о которых никогда раньше не думала, но потом вино развязало ей язык.

— И все же это страшно, ведь правда? Я хочу сказать, знать о том, что может случиться с твоими детьми, если они у тебя есть…

— Действительно, страшно, — согласился с ней Бланди.

— И знать про то, что это может ожидать и тебя. Я имею в виду, даже взрослого, если прожил уже достаточно долго, — продолжала Мерси, совершенно не думая о том, что говорит. — И поэтому вы… я права?

— Что мы? — спросил Бланди, опять подливая ей вина.

— Ну, я имею в виду эти ядовитые таблетки. Вы заставляете людей глотать яд, если они сделали какие-то вещи, и не такие уж страшные, ты понимаешь? Я хочу сказать, на других планетах есть свои законы, но если люди их даже нарушают, то, чаще всего, их садят в тюрьму…

Бланди задумался над ее словами.

— Может и так.

— Но, может, смерть от яда для вас лучше, чем от ГЭ?

Бланди подумал и над этим.

— Возможно, — сказал он наконец. — Догадываюсь, что так оно и есть, но не только поэтому. Ведь на других планетах люди тоже умирают, так?

— Похоже, что здесь вы относитесь к этим вещам по-другому.

— Да, — согласился с ее словами Бланди. — Мы и вправду по-другому относимся к этим вещам. Не думаю, чтобы здесь, на нашей планете, мы посадили бы кого-нибудь в тюрьму. Возможно, что и тюрем у нас здесь нет лишь только потому, что все мы, пока длится зима — все двадцать долгих месяцев — сидим в тюрьме. Тысяча четыреста дней. И совершенно неважно, виновен ты или нет!

— Бедный мой Бланди, — сказала Мерси, целуя его в щеку.

А он ответил:

— Заканчивай свое вино и пошли-ка спать.

Когда Мерси проснулась на следующее утро, то сразу же поняла, что спать пошла в приличном подпитии. Она еще помнила, как вместе с Бланди, спотыкаясь на каждом шагу, выходила из палатки, чтобы перед сном подышать свежим воздухом. Она даже вспомнила, как Бланди показал ей яркое пятнышко света в западной части горизонта и сказал, что это «Нордвик», висящий над планетой достаточно высоко, чтобы еще отражать лучи местного солнца, перед тем как опуститься в тень Долгого Года, а она при этом заплакала. Она вспомнила об этом, но теперь, почему-то, это показалось ей смешным.

И, хотя голова на похмелье побаливала, ей и сейчас было смешно именно этого она и не могла объяснить. Мерси захихикала при мысли, что она и сейчас чувствует себя подвыпившей.

Она поднялась с кровати и начала разыскивать Бланди, чтобы рассказать ему об этом смешном факте. Тот был недалеко, у самой двери, скармливая одной из собак кусок жучиного мяса, который они так и не съели вчера на обед. Бланди поднял голову и заметил вставшую Мерси.

— Привет, — сказал он, улыбаясь, потому что и она улыбалась ему.

— А что это ты здесь делаешь? — спросила Мерси.

Похоже, что Бланди удивился.

— Даю ей почувствовать вкус скоггерса, — объяснил он, — Когда наступает зима, мы используем собак, чтобы выискивать куколок на склонах, где ветер сдувает снег. У нас есть одежда с электроподогревом, но вот собакам приходится туговато… — Он прервал рассказ, причем уже не улыбаясь. — Что произошло? — спросил он резко.

— Все это так смешно! — От смеха у Мерси даже перехватило дыхание. Выкапывать жуков с собаками…

Мерси даже раздражало то, что мужчина не смеялся вместе с нею. Его взгляд стал очень серьезным, даже перепуганным.

— Ну ты что, не можешь понять, как это смешно… — надув губы, сказала Мерси. — Ты… ты…

А потом она пошатнулась. Все было точно так, будто она снова очутилась на корабле, в невесомости, только сейчас ей было все равно.

И все же она попыталась взять себя в руки.

— Ты знаешь, — удалось ей сказать, — смешно конечно, но я никак не могу вспомнить, как тебя зовут…

Ее перепугало то, что мужчина зарыдал.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Когда выборного капитана Ганса Хореджера переправили с межзвездного космического корабля «Нордвик» в палату для тяжелобольных, Мурра пошла его проведать, хотя и не могла бы сказать, зачем это делает. Ведь не было ни малейшего шанса, что этот человек снова придет в сознание. Он находился в состоянии глубокого сна, комы, или, скорее, паралича, что всегда означало последнюю фазу губчатой энцефалопатии. Хотя глаза его время от времени и открывались, Мурра знала, что он ими уже ничего не видит: глаза еще могли двигаться, но это был конец. У Хореджера уже не было мозга, способного понимать, что видят его глаза.

Мурра не стала задерживаться в этом так тяжело действующем на нее месте. Сейчас в палате было занято двадцать из тридцати двух коек. Два десятка членов экипажа «Нордвика» уже умерло. В крематории они уже превратились в дым и золу, от них сохранилось лишь по несколько граммов клеточных культур, которые впоследствии будут изучены врачами. На самом звездолете умирало или уже умерло около десяти человек, так что никто не беспокоился о том, чтобы переправлять их на поверхность планеты. Долгое путешествие «Нордвика» подошло к своему концу.

Мурра взяла принесенные ею цветы и поставила их в вазу возле капитанской кровати. Смысла в этом не было никакого, но ей показалось, что цветы — это так приятно. Затем она кивнула смотрителю, дремлющему на стуле возле двери, а когда вышла, то всякое воспоминание о выборном капитане Гансе Хореджере было из ее памяти полностью стерто.