Останови часы в одиннадцать - [34]

Ему не хотелось выходить из этой квартиры. Она была скромная, милая, на стене портрет симпатичной пожилой дамы, в шкафчике немного книг, у стены конь-качалка и разбросанные кубики. «Я буду здесь сидеть, а тем временем они найдут камеры и уедут, — опомнился он. — Нет, теперь Мелецкому нужен мой труп, он уже знает, что между нами борьба не на жизнь, а на смерть». «Смерть! — раздался голос рядом. — Моя смерть. Я зверь, которому они устраивают западню».

Хенрик осторожно открыл окно. Три секунды до дерева. «Меня застрелят в окне, вскарабкиваться на подоконник — слишком долго». И мгновенно нашел выход: поставил слева от окна стул. Со стула достаточно сделать шаг и спрыгнуть. Букет фонтана распылял ровный шум. «Три секунды до дерева: спрыгнуть с окна на тротуар, перебежать мостовую, обогнуть куст сирени, трава, дуб». Он всматривался в спасительный ствол, дуб был старый и толстый, ровесник домов на Почтовой, построенных в восемнадцатом веке. «Путник, под сень моих листьев войди и неге предайся…» Три секунды. Он посмотрел на секундную стрелку. «Когда дойдет до минуты — прыгну», — решил он и стал на стул. Секундная стрелка неумолимо двигалась вперед, как стайер, описывающий круги по беговой дорожке стадиона. Сейчас дойдет. Он всматривался и вслушивался. Где они? Секундная стрелка финишировала. Минута. Он шагнул на подоконник, прыгнул на мостовую, оттолкнулся от мостовой, как пружина — ноги не вывихнул, — вскочил и побежал, пересек мостовую, разорвал брюки о куст, не стреляют, в горле тикала секундная стрелка, дерево неслось навстречу, ствол рос. Хенрик бросился вперед и прижался к земле, скрытый высокой хрустящей травой. «А все-таки я лежу в траве, — подумал он, тяжело дыша. — Не подстрелили. Где они? Что замышляют?»

И тогда разверзлись небеса.

— Хенрик Коних! — настиг его громкий голос. — Хенрик Коних! — гремело над головой.

Он почувствовал, как у него холодеет спина. На лбу выступили капли пота. Он встал и прижался к дереву. «Где они? Откуда они говорят? Никого не видно, дома далеко, должно быть, они между деревьями. Я, безоружный и голый, под их дулами». Струйки пота заливали глаза. Он пробовал пошевелить одеревеневшим плечом сначала в одну сторону, потом в другую, расширил ноздри, чуткий, как зверь, кольцо погони сжималось, голос с неба взывал:

— Хенрик Коних! Хенрик Коних!

Он судорожно стиснул пистолет. Выстрелю в воздух. Вдруг услышал:

— Ты погибнешь!

«Знаю без тебя», — подумал он. Страх прошел. Голос показался ему знакомым, а тем самым менее грозным.

— Сдавайся! — призывал голос. — Брось оружие и подойди к отелю!

«Отвяжись!» Он уже понял. Стал вглядываться в кроны деревьев. Вот он! Высоко в ветвях висел громкоговоритель. Хенрик вытер рукавом пот. «Сейчас мы тебя успокоим». Небо материализовалось и перестало пугать. Хенрик прицелился в громкоговоритель, но тут же спохватился: «Нет, пусть Рудловский подождет, они нe узнают, где я».

— Ты погибнешь! — кричал голос.

«Это мы еще посмотрим», — подумал Хенрик. Переполз по траве к фонтану. Три секунды на перебежку до угла Почтовой. Оттуда метров двести до радиостанции. Сейчас я заткну ему глотку.

Хенрик вскочил и побежал. Едва он достиг улочки, раздались выстрелы. Далекие, неприцельные. Он прижался к стене, никто за ним не бежал, жаль, жаль, он перестрелял бы их, как куропаток. Перестали стрелять, видят, что мажут. Он быстро зашагал вдоль стен, время от времени оглядываясь. Громкоговорители передавали предостережение как по эстафете:

— Ты погибнешь! Сдавайся! Радиостанция. Ударом ноги он открыл дверь.

— Ты погибнешь! — услышал он голос сверху. — Сдавайся! — слышалось на лестнице.

«Неплохой актер вышел бы из этого Рудловского. А бандит никудышный». Хенрик смотрел на него, стоя в дверях студии с пистолетом в руке. Рудловский сидел, развалившись в кресле перед микрофоном, боком к окну, с сигаретой в зубах, уставившись на лежащий перед ним пистолет, и бубнил свой кретинский текст:

— Брось оружие, сдавайся, обещаем тебе жизнь и деньги. — И опять: — Хенрик Коних, ты погибнешь…

Вдруг он запнулся. Медленно повернул голову в сторону Хенрика. Очки запотели, рот открылся для крика, рука судорожно схватила пистолет.

— Не стрелять! — крикнул Хенрик, прячась за дверь. — Брось оружие!

— Нет, нет! — закричал тот и нажал курок.

Два выстрела раздались одновременно. Рудловский свалился на пол. Пистолет упал рядом. Хенрик прыгнул и схватил пистолет. Потом выключил микрофон. Опершись спиной о стол, Рудловский смотрел на Хенрика помутневшими глазами.

— Зачем ты стрелял? — закричал Хенрик. — Зачем? Рудловский тяжело дышал.

— Боялся.

Рудловский тер дрожащими руками глаза. Хенрик наклонился и поднял с пола разбитые очки.

— Видишь меня? — спросил он, надевая их на Рудловского.

— Вижу, — ответил тот, с трудом вдыхая воздух. Вдруг он заскулил — Добей! Коних, добей! Я боюсь боли!

— Это не больно, — сказал Хенрик. Рудловский молча смотрел на него.

— Больно не будет, — заверил Хенрик.

Жизнь покидала раненого. Хенрик стал на колено и, наклонившись к самому уху, спросил:

— Рудловский, теперь ты уже можешь сказать. Ты врал, что мне даруют жизнь, да? Признайся, врал. Теперь они меня убьют, да?