Останкино 2067 - [7]

3. Я болен ею

…Я выхожу из душевой и вижу в зеркале ее чуть вздернутый носик и ватку, которой она стирает тушь с ресниц. Она сидит на пуфе верхом. Боковые молнии на брючках расстегнуты, и видно, что нет нижнего белья. Она дает понять, что заметила мое опоздание и что могла бы провести вечер гораздо продуктивнее. Она никогда не замечает собственных «провалов» во времени, своих внезапных смен настроения и своей хронической непунктуальности.

Ксана – это пуп земли.

Я ею болею. Как-то ночью я проснулся в ужасе. Мне приснилось, что Ксана меня будит, надавив сетчато-чулочной пяткой мне на кадык. Будит и спрашивает, какого черта я не поздравил ее с нашим юбилеем.

Кошмарное ощущение. Я постоянно забываю, какой день в календаре знаменует наше знакомство. Я не помню, когда она заявила, что согласна только на гостевой брак. Она отчеканила, что при одной мысли о постоянном сожительстве с мужчиной у нее начинаются колики. С девушкой, процедила она, еще можно просуществовать некоторое время под одной крышей. Но с парнем…

Она сказала, что только извращенки получают кайф от традишена, когда нужно ежедневно просыпаться в постели с храпящим небритым созданием, сносить его присутствие в ванной, отчитываться за каждый шаг и терпеть упреки. Так никто давно не живет, за исключением тронутых мамаш, которые вбили себе в тупые головы, что ребенку ежедневно необходим отец. Еще так живут старухи, слезоточивое поколение, выросшее на заплесневелых идеалах мужской доминанты.

Она заявила, что не видит радости в том, чтобы мелькать друг у друга перед глазами больше двух вечеров в неделю. Ну ладно, так и быть – трех… Иногда можно и по вторникам.

Когда я не нахожу ее у себя в постели по вторникам, я болею еще сильнее.

Самое интересное, что Ксана тоже по-своему привязана ко мне. Потому что после ранения она ежедневно навещала меня в больнице. А когда я прищучил тех подонков и добился от них показаний против собственного банка, она приезжала каждый день и торчала с журналистами у здания суда. Когда меня выставили из Управы, она не насмехалась и вела себя как паинька.

Я болен ею.

Сейчас она нарочито усердно ковыряет несуществующий прыщик на лбу и ждет моих извинений, чтобы затеять ссору. Ей остро необходима ссора и даже потасовка, потому что потасовка будет означать для нее хороший секс.

– Ну, и что ты на меня уставился? Никак не сочинишь, что бы такого соврать?

Впрочем, драться совсем необязательно.

Для нее главное – довести ситуацию до такого накала, после которого обоим впору пить успокоительное.

Из концертных залов и ресторанов мы всегда идем именно ко мне. Я навещал Ксану всего пару раз, и то ждал во дворе. Она не приветствует гостей, даже меня. А может, как раз именно меня не приветствует в первую очередь.

– Только не надо мне … мозги, будто на телевидении у тебя тоже сверхурочные работы! Я сижу тут, как последняя дура, уже второй час!

…Слава богу, у нее же есть принт от моей квартиры! И кроме того, Ксана прекрасно видит мои передвижения по городу, я от нее не закрываю маячок. У нее нет поводов сомневаться, что я проторчал до вечера на службе. Напротив, это я трижды пытался ее вызвонить, но эта вредина упорно не отвечала.

– Я могу уже, наконец, воспользоваться ванной? И что за манера устраивать парную в доме?! Ты назло это делаешь? Ведь знаешь, что я не переношу жара!

Она вышагивает из брюк. Ногти на пальчиках ее ног переливаются сиреневыми огоньками в тон узору на брюках.

Я болею без нее.

Я болею с ней.

Кто вообще мог бы ужиться с этой женщиной?

Возможно, что сегодня вечером мы обойдемся без драки. Она раздевается спиной ко мне, очень быстро, по-мужски, я бы даже сказал – по-мужицки, оставляя одежду горкой на ковре. Она так нарочно поступает, зная, что я не терплю хаоса. А еще она знает, что я подниму ее теплые тряпки и зароюсь на минутку в них лицом.

Я болен ею.

Когда Ксана наклоняется, я вижу, как по ее бедрам и ягодицам, в переплетениях лилий, ползают трехцветные змеи, а вдоль ложбинки позвоночника, играя язычком, вверх-вниз скользит шустрая ящерка. Ксана любит себя украшать. Три раза в неделю она ложится в массажный студень и до одури сражается с течением в акватурбине. Я не упускаю случая показать, что восхищаюсь ее телом. Ей никто не дает сорока двух, а сзади она смотрится просто одуряюще.

Рискуя заработать оплеуху, я кладу ей ладони на бедра, пока она воюет со шнуровкой корсета. Мне так нравится, что эти затейливые штучки опять вошли в моду. Пусть они и не сдавливают ребра, а только имитируют жесткость, все равно это невероятно возбуждает. Меня все в ней возбуждает, особенно то, что она любит раздеваться, снимая вначале нижнюю часть одежды. Впрочем, когда Ксана не злится, я раздеваю ее сам. Это моя прямая обязанность в периоды затишья…

Под ладонями перекатываются мышцы бывшей чемпионки по серфингу. От ее чуточку вспотевшего низа поднимается тяжелая одуряющая волна. Ее запах растворяется в моей крови, дремотной пыльцой обволакивает извилины. Мои коленки уже подгибаются помимо воли, так не терпится зарыться в нее лицом… Но недотрога отпихивает меня и скрывается в ванной.