Особый отряд 731 - [15]

Именно этот парень первым из нас оказался избитым Оми. И теперь ему очень не хотелось иметь через него еще одну неприятность.

— В пункте связи не оказывают услуг заблудившимся детям. Кто ответит по-другому?

— Разрешите? Я останусь на месте и буду ждать, пока меня не разыщут товарищи, — ответил кто-то из третьей пятерки.

— Эка, сколько с тобой хлопот! Ну, кто еще?

Все стояли молча, не шевелясь, и по лицам было видно, что предвкушаемое удовольствие от прогулки уже испорчено.

— Вот и видно, что вы еще не усвоили духа нашего отряда. Да только подумать о том, что такое может произойти, уже означает допустить оплошность. Как это никто из вас не догадался ответить, что он ни за что не отстанет от товарищей по пятерке?

Отличавшиеся таким «глубокомыслием» нередко встречались тогда среди начальников. Помню, как в первые дни строевых занятий однажды инструктор подошел ко мне и, много раз заставив повторить прием «на плечо», вдруг молча протянул руку, схватил мою винтовку и потянул к себе. Я решил, что, наверное, должен отдать ему оружие, и выпустил из рук. А он вдруг напустился на меня:

— Кто же ты есть, если так легко отдаешь винтовку — душу солдата?

Короче говоря, нам то и дело устраивали ловушки. Хотя у инструктора был чин поручика, я потерял к нему всякое уважение. Такие люди воображают, что раз они начальники и мы обязаны беспрекословно повиноваться, значит они могут издеваться над нами. С тех пор мы все презирали Оми.

На военном грузовике вместе с нами отправились двое переодетых в штатское жандармов. На станции Пинфань мы пересели в автодрезину и поехали в Харбин. Из Пинфаня мы впервые увидели весь городок нашего отряда, главное здание которого издали походило на белый замок. До самой линии горизонта местность была очень ровной и пейзаж крайне однообразным. В Харбине мы прежде всего зашли в пункт связи на Гиринской улице, где расстались с жандармами.

У русского кладбища мы сели в трамвай и проехали мимо храма Хигаси-Хонгандзи и универсального магазина Акибаяси к реке Сунгари. Билетов никто не покупал. Кондуктор, высокий русский из эмигрантов, недовольно смотрел, как мы один за другим выходили из вагона. Сходивший последним очень испугался, когда кондуктор подтолкнул его в спину, да и у остальных на душе был какой-то неприятный осадок от этой бесплатной поездки.

У реки мы уселись на чахлую траву. На другой стороне виднелись красивые ярко-желтые здания, а выше по течению — красные дуги ферм железнодорожного моста. Из уютного клуба на берегу реки доносилась веселая музыка, похожая на легкую рябь, пробегающую по величаво спокойной глади реки.

Накано повесил на дерево полотенце и сказал:

— Вы можете гулять в пределах видимости этого знака.

Приехавший вместе с нами уже не молодой одинокий вольнонаемный служащий по имени Китадзима шутливо заявил:

— Что ж, господин Накано, в таком случае я позволю себе покинуть вас.

Ухмыльнувшись, он преувеличенно вежливо взял под козырек.

— Теперь ты, наверное, будешь занят. Привет супруге! — засмеялся Накано.

— Смотри, с пустыми руками не возвращайся, — весело поддержал его Сэкинэ.

Те, кто знал, что Китадзима холостяк, понимали, о чем идет речь, и ухмылялись. Мне приходилось сталкиваться с Китадзима в столовой для холостяков, и я тоже начал догадываться, в чем дело.

— А ты чего смеешься? Это не твоего детского ума дело! — выбранил меня Сэкинэ, хотя лицо его было не строгим.

К нам подошел уличный фотограф китаец, и мы окружили его. Пятерка, в которой был Хаясида, тоже присоединилась к нам.

— Ну как, господа солдаты, не угодно ли? — заговорил с нами фотограф на хорошем японском языке. Польщенные тем, что нас назвали «господами солдатами», мы оживились. Один из нас сказал:

— Нам хотелось бы сфотографироваться, но только мы не можем сказать вам, куда прислать фотокарточки.

— Да этого и не нужно. Я делаю моментальные снимки. Через пятнадцать минут они будут готовы.

С этими словами фотограф нацелился на нас большим фотоаппаратом и хотел снимать. Мы уже стали позировать, но тут Сэкинэ закричал:

— Эй, брось, такие снимки нельзя делать!

Фотограф ушел, кисло улыбаясь.

— Мне что-то совсем не хочется возвращаться в отряд, — неожиданно проговорил Хаясида, молча глядя на синее небо.

— Смотри, услышат! — предостерегающе сказал я, но товарищи из его группы поддержали Хаясида.

— При таком начальнике группы… и правда не захочешь! — недовольно проговорил один.

— В группе за тобой охотится начальник, а пойдешь в увольнение — за тобой охотятся шпионы… Разве этот фотограф не показался вам подозрительным? — заключил другой.

— Ладно, хватит, не стоит портить себе настроение, — пытался успокоить их я.

Но разговор в таком духе продолжался. Хаясида очень хотелось излить все то, что у него накипело в душе против Комия.

— Этот Комия любит давать волю рукам. Чуть что, сразу пускает в ход кулаки, — продолжал Хаясида и затем с горькой усмешкой добавил то, что было понятно только мне.

— После того раза мне все тяжелее приходится…

Дело в том, что однажды я надоумил его воспользоваться именем техника-лаборанта Сагава, чтобы избежать неприятностей. Может быть, из-за этого он и попал в еще более скверное положение… При мысли об этом я остро почувствовал свою вину перед Хаясида.