Особый дар - [32]

— Иди сюда, — сказал он, откидывая одеяло. — А то простудишься.

Он сжимал ее в объятиях, и радость взмывала в нем, а в то же время он трезво прикидывал, чем может обернуться для него то, что сейчас произойдет. Правильно ли, чтобы это случилось у Аманды в доме? Существует же старинный закон благодарности за оказанное гостеприимство. А если все-таки пойти на это, не окажется ли он связанным навеки? Мозг его лихорадочно работал.

— Мамина комната на другом конце дома, — прошептала Мейзи. Зубы у нее стучали.

— А твоя?

— Рядом с твоей.

Тоби удивился, но, не вылезая из-под одеяла, стал стаскивать с себя пижаму: устоять было невозможно.

Они лежали обнаженные, и пот его смешивался с ее потом.

— Ты делал вид, будто тебе нравится Клэр, потому что думал, я на это не пойду. Ты ей понравился, я знаю.

Глупо, подумал Тоби. Неверная тактика.

— Глупо, — сказал он вслух. Но теперь он старался одновременно и успокоить ее, и возбудить. Он целовал ее соски и чувствовал, как по ней волнами пробегает дрожь. Нежно поглаживал вдоль стерженька позвоночника. От ее тела шел чудесный запах цветущего боярышника. Пытаясь отогнать ужасное видение: Аманда врывается к ним в комнату (хотя в глубине, души он знал, что не ворвется), он обнял Мейзи и, склонившись над ней, увидел в лунном свете, что она закусила губу.

Немного спустя он крепче притянул ее податливое тело, вытянулся с нею рядом, положил ее ногу себе на бедро.

— Ну, так лучше?

Теперь ее можно было целовать в губы.

— Я люблю тебя, люблю, — шептала она.

Он взял ее и услышал негромкий вскрик боли и радости.

— Малыш… — Он и в такую минуту назвал ее этим обыденным, ни к чему не обязывающим словом.

Потом, после всего, он отодвинулся, положил ее голову себе на плечо.

Когда она ушла, низменный страх охватил его и он включил свет. Но на простыне остались лишь две капельки крови — нет, это подозрений не вызовет. Ему хотелось поразмыслить о случившемся, но еще больше хотелось спать. И это последнее желание одержало верх.

На рассвете Тоби проснулся, насмерть перепуганный: что же он натворил? Ведь Мейзи совсем не то что девицы, с которыми ему время от времени доводилось переспать — просто чтобы удовлетворить собственную потребность. Но почему его поместили по соседству с ней? Возможно ли, чтобы это было сделано с ведома Аманды? Безусловно, нет. Ей это ни к чему. Он же ничего не может предложить Мейзи. Тогда что же, Аманда просто потворствует всем желаниям дочери? А может быть, она не думает, что дело у них зашло так далеко, и просто проявила к нему доверие? Как же он сегодня посмотрит Мейзи в глаза? До семи Тоби вертелся с боку на бок, потом заснул как убитый и спал до тех пор, пока в комнату к нему не вошла горничная с подносом: так ему дали понять, что вставать незачем — здесь все завтракают в постели.

11

Когда он спустился в гостиную, Мейзи уже ждала его: глаза ее сияли, лицо пылало, словно закатное небо над заснеженным простором. На ней была та же юбка и та же кофточка, что вчера. (Может быть, она их надела на счастье?) Мейзи взяла его руки в свои.

— Тоби, Тоби, Тоби, Тоби, Тоби.

— Милая…

И больше они ничего друг другу сказать не успели — вошла Аманда, за нею Эдуард.

— Снова прекрасный денек! Вы чудесно проедетесь.

— Выедем в одиннадцать, — сказал Эдуард. — Поедем не торопясь, дорогой сделаем остановку, выпьем по кружке пива. Вас это устраивает, Тоби?

Тоби ответил, что устраивает. А вообще он и сам не знал, чего хочет — уехать или остаться здесь навсегда.

— Смотрите, не вздумайте тревожиться, — вдруг сказала Аманда с ударением, словно ясновидящая. — Все будет в полном порядке.

— Безусловно, — подхватила Мейзи.

Прощаясь, Тоби поцеловал ее при всех.

— Можете и меня поцеловать, — сказала Аманда. — Изредка я дарую людям такую милость, впрочем, сейчас это все больше входит в обычай. Прямо восемнадцатый век, а?

Он коснулся губами ее пористой щеки. Что будет дальше, он и сам не знал, а пока его распирала радость, бездумная и беспечная.

— Я буду держать с тобою связь, — сказала Мейзи. — Ты когда едешь домой?

— Как только объявят результаты. Плюнуть на них у меня не хватает духу, вот Боб плюет, но ведь ему, собственно, беспокоиться не о чем.

Тоби и Эдуард ехали сквозь мягкое утро, и небо над ними было, как на картинах Констебля. Эдуард рассказывал о знакомых актерах и актрисах; судя по всему, нравились ему только трое из них. Слишком многие актеры стараются думать, а, по его мнению, это не их дело; особенно не по душе ему были такие, кто требовал от него заменить то или иное слово в их роли, потому что они, видите ли, «не могут его произнести».

Тоби слушал как завороженный.

— Это может показаться странным, — продолжал Эдуард, — но я терпеть не могу все, что связано с театром. Терпеть не могу репетиции, хотя считаю, что, если не буду на них присутствовать, мне это выйдет боком. Терпеть не могу ходить после спектакля за кулисы и расточать неискренние комплименты. Терпеть не могу запах грима. Доволен я бываю, только когда сижу в зрительном зале. Да и то не всегда.

Ехал Крейн действительно не торопясь, на одной и той же скорости. Чувствовалось, что он заранее рассчитал, сколько времени займет эта поездка. Когда они подъехали к Линтону, он взглянул на часы.