Особое задание - [4]
Говорят, у беглеца одна дорога, а у погони — тысячи. С утра у противника была всего одна отправная точка — село Рабштайнска Льгота, где мы высадились. Но какое направление выберет он для поисков? Может, «помочь» ему? Что, если оставить «следы», указывающие на то, что парашютисты после выброски ушли на запад, а самим круто изменить направление и двигаться на восток?
Этот план тем более привлекал нас, что там, на востоке, было место, назначенное нам для базирования, туда, в район города Ческа Тржебова, нам все равно нужно было пробиваться.
Под вечер в сухом приметном месте мы выкопали яму, выложили ее сухими листьями и мхом, сложили туда все, кроме необходимого в данный момент. Яму тщательно замаскировали.
Село Рабштайнска Льгота — место высадки десанта.
Перед уходом я написал радиограмму. Лобацеев быстро развернул рацию и отстукал в Центр первую весточку:
«Соколову. Группа выброшена в районе города Хрудим с ошибкой на 35 километров от намеченного места. Бронислав сильно побился. Огар при приземлении не найден. Принял решение уходить в лес в направлении города Высоке Мыто. Крылов».
Эта радиограмма не только извещала Центр о нашем приземлении. Она имела еще другую цель. Если служба радиоконтроля у немцев поставлена хорошо, — а сегодня гестапо, конечно, все поставило на ноги, — то нашу радиостанцию обнаружат и успеют запеленговать, и это послужит второй отправной точкой для гестапо. Рабштайнска Льгота — место работы радиостанции — вот для них маршрут движения нашей группы, а несколько довольно крупных лесных массивов, расположенных чуть дальше на запад, — самое вероятное место нашего пребывания.
Шли всю ночь с редкими передышками. На дневку устроились в небольшом лесу. Забрались в густые кусты, чтобы труднее было обнаружить нас с воздуха, если, как и накануне, будут искать и при помощи авиации. Уснули как убитые.
И этот день прошел относительно спокойно, если не считать того, что в середине дня над лесочком, где мы расположились, на небольшой высоте прошел самолет. Это нас очень встревожило. Но потом самолет долго кружился над другим, соседним леском и, наконец, улетел на запад, к Рабштайнской Льготе.
Искали нас по-прежнему усиленно. И не только к западу от места высадки, куда мы так хотели направить поиски, но заглядывали и сюда, далеко на восток.
На следующее утро вышли к одноколейной железной дороге Скутеч — Хрудим. С высокого обрыва наблюдали, как в сторону Хрудима паровоз протащил короткий состав. Никаких признаков охраны дороги не заметили. Внизу, сразу за железной дорогой, виднелся небольшой, дворов в восемь-десять, хутор Мезигожи (Междугорье). Действительно, хутор спрятался в небольшой долине между двумя горами, окружен со всех сторон лесом. Тихий, укромный уголок. Хорошо бы здесь пристроить Веклюка. Дальше идти он не мог и только задерживал остальных.
Целый день наблюдали за хутором и железной дорогой. Дорога не охранялась. Поезда ходили довольно редко. За весь день прошло до десятка небольших составов в обе стороны.
В сумерках мы с Пичкарем и Богдановым подошли к крайней усадьбе. Просторный кирпичный дом, кирпичные хозяйственные постройки, большой фруктовый сад раскинулся по склону холма вплоть до железной дороги. В стороне от дома, в саду, — сложенная из известняка рига.
В кухне светилось окно.
В глубине двора, в коровнике, широкая дверь была распахнута, там горел фонарь и виднелась фигура чем-то занятого мужчины.
Богданов остался во дворе, в тени сарая. Мы с Пичкарем вошли в коровник. Подвешенный на столбе фонарь слабо освещал помещение. Пол цементный. По сторонам штук пять мирно жующих жвачку крупных, хорошо ухоженных коров. Посреди коровника, спиной к нам стоял пожилой невысокий крестьянин и в большом деревянном корыте замешивал мелко нарезанную солому и полову.
Услышав позади себя шорох, крестьянин что-то сказал и, не дождавшись ответа, повернулся к нам. На старческом, морщинистом, покрытом каплями пота лице выразилось крайнее удивление и растерянность. Как бы не веря своим глазам, он провел по лицу мокрой, измазанной кормом рукой, приоткрыл от удивления рот.
— Добрый вечер, — сказал Пичкарь.
Крестьянин ничего не ответил, словно не понимая.
— Как ваше имя, хозяин? — снова спросил Пичкарь.
— Иозеф. Иозеф Новотный, — еще не совсем придя в себя, ответил тот.
— Что ж вам никто не помогает? А где жена, дети? — продолжал Пичкарь.
— Жена с сыном в кухне, там управляются.
— Расскажи ему все, — вмешался я, — скажи, что мы партизаны, у нас есть раненый. Попроси разрешения оставить раненого на несколько дней.
Пока я говорил, Новотный с интересом прислушивался к русским словам. Но когда Пичкарь перевел ему сказанное, в лице его снова появилась растерянность. В этот момент в коровник с двумя ведрами в руках вошла низенькая пожилая женщина. Увидев незнакомых, она поставила на пол ведра и, вытерев фартуком руки, сказала тихо:
— Добрый вечер.
— Объясни ей тоже, — подтолкнул я Пичкаря.
Пичкарь стал повторять просьбу. Женщина спокойно слушала.
— Скажи им, что мы хорошо заплатим за помощь, — сказал я и достал из сумки толстую пачку рейхсмарок.
