Темная, пустынная Астраханская улица пугала своей настороженностью. За каждой калиткой чудилась караулящая беда. Шаги редких прохожих оглушали громом троянской колесницы. Вот в сторону Астраханского моста гулко прошагал патруль. Один из бойцов глянул — может, только показалось? — именно на окно, возле которого стояла Мария. «Значит, я не одна», — почти с детской наивностью решила она, забираясь под тулуп.
Спала чутко, как полевая мышь в страдную пору. Но никаких шорохов, тем более мужских шагов, голосов в эту ночь не услышала.
Лишь на следующие сутки, в полночь, осторожно, а потому и протяжно проскрипели петли черного хода. Если бы это был кто-то из женщин, как уже успела заметить Маша, дверь скрипнула бы коротко и резко: они выходили во двор и возвращались торопливо, не опасаясь ничего, кроме проникновения лишнего холода в комнаты. Она проснулась именно от этой осторожности, от натренированных, с носка на пятку, шагов, от короткого и радостного возгласа:
— Ноже мой, наконец-то!
Первым желанием было подняться, подбежать к окну, дать сигнал своим. По она подавила его в себе. Во-первых, нужно быть точно убежденной, что явился именно «он», а во-вторых, чтобы с той стороны улицы обратили внимание на окно ее комнаты, она должна была зажечь лампу или свечу. Но свет могут прежде увидеть в коридоре (она проверяла — яз щели под дверью сильно пробиваются блики) и поинтересоваться причиной столь неурочного пробуждения. Так логика подавила в душе молодой разведчицы эмоциональный порыв и заставила ее не сомкнув глаз лежать и слушать осторожные шаги, редкие, полушепотом произнесенные фразы где-то в зале, за плотно прикрытыми дверями. Она отлично понимала, что если даже ей выпала огромная удача, не будет же «он» вести с женой и племянницей разговоры о своих посещениях явок, о готовности к мятежу, о главарях подполья и не будет в такой час давать задание женщинам: сходить туда-то, пригласить того-то.
Утром, когда Мария плескала на воспаленное лицо холодную воду умывальника, Наталья Сергеевна, вдруг помолодевшая и похорошевшая, с оригинальной укладкой смолянистых волос, необыкновенно нежно произнесла: «С добрым утром», а на завтрак предложила краюшку белого калача и крошечный кусочек масла. Хозяйка-ничего не сказала о ночном госте. Это было более чем странно. Если это Федор, о котором они говорили накануне, зачем скрывать его присутствие? А если это каптенармус, то все равно Казанская не видела особой причины молчать о нем. Она вопросительно посмотрела на открытую дверь, как бы интересуясь, почему задерживается Изольда.
— У нее жутко подскочило давление, — не без радости ответила на ее взгляд Наталья Сергеевна. — Сообщите там, пожалуйста, что Изя сегодня на службу не пойдет.
Весь день Мария думала о ночном госте и его отношении к дому, к хозяйке, к Изольде. Когда она увидела помолодевшее и даже чуть похорошевшее лицо Натальи Сергеевны, у нее не было сомнений, что в доме появился человек, близкий и дорогой ей, может быть самый близкий из всех мужчин, но когда девушке сказали о внезапно подскочившем давлении Изольды, она засомневалась в первоначальной догадке. И теперь думала: имеет ли право на сообщение в ЧК?
Тут могли быть какие угодно варианты. Первый, напрашивающийся без труда, — проверка. Пришел посыльный, переночевал, получил о ней необходимые сведения. Второй — мог приехать действительный родственник. То, что он проник в помещение не с парадного, а с черного хода, говорит о его хорошем знании дома, всех его ходов и выходов. Он мог пройти через двор, чтобы не булгачить хозяев. Третий — ночной гость пришел от мужа Натальи Сергеевны, передал ей что-то и незаметно, как появился, удалился. Любая из этих версий имела право на существование, но не давала права ей, разведчице, обнаружить себя преждевременным донесением. К такому заключению пришла Мария, снимая халат и прощаясь до завтра с сотрудницами хирургического отделения.
В сумерках, проходя мимо дома на противоположной стороне улицы, она все-таки не удержалась, замедлила шаги с тайной надеждой заметить что-то нужное ей одной в окнах. Но там, очевидно, жили своей, далекой от ее забот и тревог жизнью: никто не выглянул, ни одна занавеска не откинулась. Марии снова предстоял вечер единоборства.
В доме Натальи Сергеевны было тихо, как в морге, но тепло и пахло чем-то вкусным, скорее всего тушеной бараниной, печеным тестом. От аромата у Марии даже слегка закружилась голова. Убегая от соблазна заглянуть на кухню, она на цыпочках проскользнула в свою комнату. Дверь оставила неплотно прикрытой. Не раздеваясь, присела к столу, пододвинула роман Андрея Печерского «В лесах», открыла на заложенной странице. Но читать не могла: не только буквы, строчки сливались в сплошную черноту. Свет зажигать не стала, хотя еще в полдень на электростанции ликвидировали последствия диверсии.
За дверью по-прежнему не ощущалось признаков присутствия мужчин. Это заставило еще больше насторожиться, напрячься. Хотя нужно было, просто необходимо, перейти в противоположное состояние. Умом понимала, а совладать со своими нервами не могла. Ведь ее длительное отсутствие на вечернем чае, затаенность могли быть по-своему истолкованы теми, кто находился в других комнатах. Наконец она заставила себя встать, зажечь свет.
