Особо сложные дела - [5]

Теперь у Захарова были все основания пойти на решительный штурм преступника. На этот раз ему не удастся увильнуть! А ведь как увиливал, как ловко разрушал все доказательства!

Следователь одновременно вызвал Океановского и Петренко.

— Итак, приступим к делу. Я хочу облегчить ваше положение, хочу помочь вам признать свою вину…

— Оставьте шуточки, товарищ следователь!..

— Кстати, я давно хочу поправить вас: у нас не принято разрешать обвиняемым называть следователей товарищами. Я для вас — гражданин следователь или просто следователь…

— С каких это пор я стал обвиняемым?.. Вы, кажется, еще не предъявили мне никакого обвинения.

Следователь пристально посмотрел на Океановского:

— Остались формальности. Но прежде чем их выполнить, я всё же хочу помочь вам в признании. Вы, действительно, шпион Петренко прав в своих подозрениях. Вы шпион опытный и изворотливый. Вы ловко замаскировались. Документы у вас правильные, линия ваша на советской работе правильная, можно сказать, безупречная; тут ни к чему не придерешься… Вы совсем недавно приступили к практической шпионской деятельности, хотя в «кадрах» числитесь давно. Ваши хозяева держали вас в резерве — на всякий пожарный случай. И этот пожарный случай — война — наступил… На днях вы чуть-чуть не провалились: вы гели передачу в 600–700 метрах от места, где вас обнаружили бойцы. Вас засекли правильно. Услыхав шум и треск, вы бежали к реке и скрылись в землянку под камнем. Это ведь ваша постоянная база. Там вы хранили и «авоську» и еще кое-что… Автомат, например… Мне кажется, что больше запираться вы не будете, Океановский, то бишь… Чудновский!

Услыхав последние слова, старик вскочил с места. Упершись руками в край стола, он впился глазами в своего противника.

— Сядьте! — приказал Захаров.

Океановский вяло опустился на скамью.

— Установлено, — продолжал Захаров, — что к вам на квартиру в одно, как говорится, прекрасное время явился гость и вручил вам секретный пакет с весьма важными указаниями по поводу вашей деятельности. Пожалуй, не стоит перечислять, что вам предписывалось и о чем вы вели разговор с этим гостем. Не в этом сейчас дело…

Океановский не мог дальше слушать. Он встал и охрипшим голосом обратился к следователю:

— Отошлите его на несколько минут. — Он указал глазами на Петренко. — Я имею сообщить вам нечто важное.

Захаров распорядился, чтобы Петренко ждал его вызова за дверьми.

— Вы бесспорно одаренный человек — тихо произнес старик, опустив поблекшие глаза. — В другое время вы сделали бы блестящую карьеру…

— Не хотите ли вы предложить мне заключить с вами сделку? — прищурился следователь.

— Нет. Я не люблю делать нереальных предложений. У меня к вам другое… Но прежде всего о себе.

Старик задумался. Он явно собирался с мыслями. Следователь сосредоточенно ждал. Наконец Океановский заговорил.

О себе он скажет немного, самое основное. Сын полковника, мало известного среди старого офицерства. Может быть, из-за постоянных неудач или интриг отец сравнительно рано ушел в отставку. Большая семья вынудила родителя, кроме пенсии, искать дополнительных средств. Скоро он нашел такой источник. Он стал много ездить. Бывал во Франции, в Америке, в Германии. Ему платили щедро. Хозяева не подозревали друг о друге, а ведь предприимчивый родитель работал не только на них, но и против них… Не трудно догадаться, какую новую профессию избрал отец. К сожалению, эту профессию, не лишенную риска и соблазна (не только материального, но и несколько авантюрно-романтического), отец частично передал ему: его, Валентина Викторовича, также зачислили в «кадры», держали в резерве не только немецкие, но и американские разведывательные органы. Активизировали его, как ему, следователю, уже известно, гитлеровцы. Именно у них прежде всего возникла в этом надобность. Гражданин следователь должен понять, что он, Океановский-Чудновский, «работал» холодными руками, без души, вернее, по инерции. Но суть сейчас не в этом.

— У меня к вам предложение: доложите, кому надо, о том, что я могу быть полезен, что я с лихвой перекрою всё то зло, которое причинил Родине. Пусть оставят меня «не разоблаченным», и я такое покажу…

— Довольно! Всё ясно!.. Вы забыли только одно: в любом нашем органе нет места подлости, торгашеству, нечистоплотности, двурушничеству!

И, вынув из полевой сумки бумагу, следователь спросил:

— Может быть, желаете изложить свои показания собственноручно?

— Вы ставите меня в такое положение, что я вынужден…

— Разве я вас вынуждаю?

— Вы меня неправильно поняли. Я имею в виду обстоятельства. Вам, конечно, известно, у меня есть дочь студентка, медичка, на третьем курсе; есть и сын…

Следователь молча подал Океановскому стакан воды. Тот, не притронувшись к воде, поставил стакан на стол.

— У меня есть сын, инженер, изобретатель, работает на оборонном заводе… Жена стара и больна… Вы, впрочем, всё это знаете…

— Знаю, — подтвердил Захаров.

— Но вы не знаете одного весьма важного обстоятельства. Важного не для вас, а для меня, для них, моих детей, которых, естественно, я люблю и судьба которых меня теперь интересует больше всего на свете. Впрочем, свою просьбу я включу в показания.