Особо опасны при задержании [Приключенческие повести] - [41]

Первым, кого он увидел, выделив среди остальных в тесном зрительном зале, был человек в военной форме с отпоротыми петлицами, с расстегнутой кобурой на левом боку. У человека было овальное лицо, на сломанной переносице дугой сходились брови, серые глаза смотрели не мигая, от виска за воротник тянулся глубокий шрам. Все так, как сообщалось в словесном портрете ориентировки по розыску, в которой человек с такими приметами значился руководителем десантной группы.

Рядом топтался старик. Чуть в стороне, прислонясь к экрану, стоял парень. Играя, он перекидывал из ладони в ладонь пистолет.

18

Курганников тоже увидел майора.

Через головы заполнивших зал людей они пристально и не отрываясь смотрели друг на друга — майор германской армии и майор государственной безопасности. Два майора. Два врага.

Увидев, как напрягся и на полуслове умолк агитатор за «свободу» Дона, сподвижник печальной памяти известного хуторянам белогвардейского атамана Краснова, все в клубе привстали с лавок и обернулись вслед за устремленным взглядом Курганникова.

— Предупреждаю, сопротивление бесполезно! — сказал с порога Магура. — Сдавайтесь, Курганников!

В звенящей тишине послышалось поскрипывание лавок.

— Клуб окружен, — добавил Магура. — Бросайте оружие!

За спиной майора тяжело дышал Чумаков и подкашливал председатель Кирьян. Дальше теснились те, кто несколько минут назад сидел в темном и затхлом подполе куреня.

Сдержав дыхание, Чумаков для верности еще раз передернул затвор: его тихий лязг показался удивительно громким.

— Оружие сдать? — сквозь сжатые зубы переспросил Курганников, и в руке его холодно блеснула сталь револьвера. — А если не желаю? Попробуете взять? Я, конечно, вам нужен живой — орденочек на мне желаете заработать. Но тоже предупреждаю: сделаете шаг — стреляю. Учтите, без промаха!

— Вы не станете стрелять, — сказал Магура.

— Отчего? — оскалился Курганников.

— Здесь люди, среди них немало женщин, стариков, детей.

— В обойме моего револьвера семь патронов! С жизнью простятся тоже семеро! Одна пуля будет ваша!

— Зачем проливать кровь жителей хутора, кого вы считаете своими земляками, — вы ведь родом из Урюпинска? — спокойно спросил Магура. — К чему напрасные жертвы? Вы же видите: из клуба вам не выйти, он блокирован.

Курганников молчал. Угловым зрением он видел, что радист Фиржин тоже держит пистолет.

«Стрелок он, к сожалению, не ахти какой. Молод и опыта никакого. Но все ж подмога… А где Эрлих? Сейчас был бы как нельзя кстати. Куда запропастился? Оставался допрашивать сельсоветчиков, но они на свободе — ишь лыбятся! Или погиб, убит при задержании?»

Мысли Курганникова бежали, натыкались друг на друга, но среди них не было ни одной, которая помогла бы найти спасительный выход. Курганникову стало зябко, по телу пробежал озноб. Он словно чувствовал холод каждого нацеленного на него с порога клуба и из окон карабина.

— У вас нет ни одного шанса.

— Нет? — выкрикнул Курганников. — Ошибаетесь! Пока вооружен — шанс всегда есть!

«Он станет стрелять, — подумал Магура, не спуская глаз с Курганникова. — Слова его не пустая бравада. Между нами метров двадцать…»

Можно было открывать стрельбу первым, можно было скомандовать «огонь!» бойцам, которые держали троих на мушке карабинов.

«В перестрелке пострадают колхозники. А этого нельзя допустить», — решил Магура и громко приказал:

— Товарищи! Всем покинуть клуб! Только без паники!

— Сидеть! — не дав майору договорить, крикнул Курганников. — Оставаться на местах! Иначе к праотцам отправлю! Семерых уж точно!

— Бросьте оружие, — повторил Магура. — Это вам зачтется на следствии.

— До следствия еще дожить надо. А я не собираюсь! — съязвил Курганников.

Рука Магуры до синевы сжимала ребристую рукоятку пистолета, которая, казалось, вдавилась в ладонь. Николай Степанович чуть повел правым плечом — теперь дуло пистолета было точно нацелено на Курганникова.

«Уговоры не помогли и уж не помогут, — ясно понял Магура. — Освободить клуб от посторонних и этим обезопасить колхозников не удалось. Курганников осмелел, окончательно пришел в себя. Это ему на руку. Что он предпримет? Начнет отстреливаться, создаст панику и попробует прорваться? Вряд ли: видит, что силы неравны».

Теперь, когда не удалось захватить врагов врасплох, нужно было поискать иную возможность избежать жертв.

— Вы, Курганников, изучали в детстве священное писание, учили закон божий?

— Ну, учил, — кивнул Курганников, не понимая, куда это клонит советский майор.

— Тогда должны знать, что христианская мораль и религия призывают любить ближнего своего. А вы хотите, не моргнув, лишить своих ближних самого дорогого, что им даровано, — жизни. Это противоречит религии, которую вы исповедуете. Только что призывали хуторян примкнуть к вам, участвовать в антисоветском движении, а сейчас готовы стрелять в земляков?

— Хватит заливать о сострадании! — вновь перебил Курганников. — Сейчас война, безжалостная война, и для сострадания нет места! Я буду стрелять в каждого, кто посмеет сделать шаг!

Люди в клубе задвигались, клуб наполнился гулом голосов.

— Детей-то пожалей! — раздался женский голос. — Детей тут много. Они-то чем провинились?