Особняк на Почтамтской - [11]

Для такого дела непременно нужен доноситель, который вовремя уведомит, по какой дороге прибудет очередная партия товару, куда назначена. Трусоватый мужичонка годился. Верно, мороки с ним будет немало. Завербовать его в доносители не сложно. Только провернуть операцию требуется осторожно, чтобы напарник ничего заподозрил. Иначе завербованного прикончат свои же. А молодой парень, похоже, орешек крепкий, его на мякине не проведешь. Кожаной портупеей и блестящими пуговицами на кителе не запугаешь. Разговаривая, он тоже отводит глаза в сторону, но если захочет, так выдержит чей угодно взгляд, хоть самого полицмейстера. Задача не в том, как обработать старшего из контрабандистов, а в том, как провести молодого, чтобы тот ничего не заподозрил.

Михаил Павлович поручил околоточному надзирателю Мирошину провести с ними предварительную беседу, обоих застращать одинаковыми угрозами.

— Только без рукоприкладства! — строго наказал он.

Михаил Павлович был принципиальным противником мордобоя в обращении даже с самыми отъявленными злодеями. А в задуманном предприятии требовалась особая деликатность. Он из опыта знал, что на впечатлительного человека угроза действует много сильней, чем ее исполнение. Побои воспринимаются уже как само наказание и лишь облегчают ожидание кары. Нужно, чтобы эти двое помучились. К утру тот, которого он наметил в доносители, созреет. Предстоит долгий разговор: нужно будет объяснить, что он должен сообщать, что разведать, через кого и как передавать необходимые сведения. Малый не больно сметлив, скорее туповат, поэтому наставление займет много времени. Еще ведь нужно будет втолковать ему, что он должен говорить своему сообщнику, чтобы тот не заподозрил неладное, внушить, насколько ему важно соблюдать осторожность, остерегаться своих: они для него станут опаснее полицейских.

И уже после начать разговор со вторым, столь же продолжительный. На этого следовало произвести впечатление человека недалекого, действующего не умом и хитростью, а прямолинейно, нахрапом, долдонить одно, разыгрывать дурачка, который пытается выведать сведения, которых задержанный, если бы и захотел, не мог ему сообщить, поскольку не знает.

К подобным уловкам Михаил Павлович еще недавно не был способен. Он верил, что все люди изначально, от природы или по божьему соизволению, не суть важно, наделены одним непременным свойством — испытывать стыд. Если и кажется, что кто-то лишен этой способности, так это заблуждение: на самом деле потеря стыда результат дурного окружения и воспитания. Если такой человек попадет в иную обстановку, в благодатную среду, заложенное в нем доброе начало пробудит совесть, понятия честь, долг, благородство откроются ему, выпрямят душу. Однако общение с преступным миром, а равно и кланом людей, карающих преступления, поддерживающих правопорядок, сильно пошатнуло его наивные убеждения. Теперь он больше склонялся к противоположному мнению: есть люди — их немало — от рождения не ведающие стыда. Если они и соблюдают принятые нормы поведения, то поступают так не из душевной потребности, а подчиняясь общепринятым нормам. Иной проживет до старости, слывя праведником, но единственное, что его удерживало от преступления, был страх, а вовсе не голос совести. Люди, наделенные — точнее, обремененные совестью, во все времена составляли меньшинство. Но именно они и были хранителями могущества наций и государств. Без них не было ни великих народов, ни истории, ни науки, ни искусств, как не бывает ничего этого у скотов, способных вести лишь жизнь беззаботную, состоящую в одном удовлетворении их желаний. А их желания диктуют потребности плоти. Позывы духа скотам неведомы.

Насколько верна его мысль — сам Михаил Павлович убежден в своей правоте, — настолько неизбежен вывод: ныне прошло время накопителей духовных богатств — грядут времена расточителей, ибо людей совестливых и сильных духом становится все меньше. А пожиратели, не ведающие срама, плодятся подобно тараканам. И как тараканы, вольготней чувствующие себя в доме, где хозяева нечистоплотны и ленивы, бессовестные, бесчестные люди блаженствуют в обществе, в котором порушены нравственные установления, где воры и мошенники благополучно здравствуют, никем не осуждаемые и не презираемые. Суровые законы против них бессильны, поскольку законы оказываются в их же руках. Нужны не суровые законы, а строгие нравы. Напротив, потребность в безжалостных карающих мерах отчетливее всего свидетельствует о гнилости народов и государств, к ним прибегающих.

Столь мрачные мысли давно сложились в уме Михаила Павловича — думал он об этом постоянно. Он считал, что исправить такое положение способны только люди, наделенные необычайной нравственной стойкостью, твердые и непоколебимые, способные к самопожертвованию. Только они могут стать пророками, обличать мерзости, называть пороки своими именами и указывать путь очищения. Он горестью осознавал, что сам не рожден пророком, способен лишь быть стражем законности. Законы хоть и не излечивают больное общество, но препятствуют его окончательному растлению. Пророки придут! Они приходили во все времена, когда в них появлялась нужда: так было в древнем Вавилоне, так было в час краха Римской империи…