Особенности национальной милиции - [36]

– Меня-то за что? – изумленно осведомился дядя Саня, закатываясь под деревянный столик.

Он почувствовал, как хрустнул протез на ноге, стал саднить старый шрам на пояснице, пробитая пулей кость в предплечье заломила. Да и вообще, надвигающаяся старость все больше давала о себе знать. Ситуация начинала выходить из-под контроля, пугая человеческими жертвами. Когда Пешкодралов, попытавшийся эффектно просвистеть над столом, не рассчитав сил, тяжеловесно плюхнулся на его крышку и стол рассыпался, как потревоженный карточный домик, чудом оставшийся живым дядя Саня сдался.

– Отбой! – нечеловеческим голосом взревел он и вытер со лба бисеринки пота.

Мгновенная тишина накрыла полуразрушенный домик, и ребятам на минуту показалось, что они оглохли. Все замерли в позах, на которых застиг их крик. Пыль, весело кружа в прорывающихся сквозь окно лучах света, тихо оседала на мужественные плечи, носы и стрижки. Поскрипывая, болталась на одной петле ставенька – единственный звук, который достигал уха.

– Для начала пойдет, – вынес вердикт наставник, потирая ушибленное Лехой плечо, в котором еще с семьдесят пятого стояла пластина. – Если за вас хорошенько взяться – толк будет.

Гордая и уставшая новоиспеченная группа захвата медленной походкой, вперевалочку, вышла из сарая и направилась вниз по склону.

Ни у кого уже не оставалось сомнений, что опасный дурковед не уйдет сегодня от возмездия. Ребята готовы были его встретить. Будь этих дурковедов хоть сотня, лучший курс школы милиции справится с ними голыми руками, одной левой, и никто не уйдет от суровой буквы закона.

Они оставляли за собой полуразрушенные стены разбойничьего притона, поверженные все до единой мишени, которые восстановлению уже не подлежали. Даже мухи признали силу подрастающих кадров непобедимой российской милиции, забившись по углам и приглушив свое глупое жужжание.

Они и нос высунуть боялись, робко прячась под завалами сломанных досок.

Из-под лома, утыканный щепками, показался нос, робко принюхался и потянул за собой мученически искривленное лицо, которое, по всем признакам, оказалось лицом мужчины, настолько запыленным и покрытым ссадинами, что узнать его не было никакой возможности. Мужчина с трудом поднялся на ноги, со стоном оперся рукой о косяк двери, второю стряхивая пыль с одежды. Он был одет в знакомое уже нам... нет, не зеленое трико, – обмундирование.

– Да-а, – протянул мужчина голосом Мочилова, – до чего же страшная эта болезнь. Хотел отдохнуть в тихом месте, а в голове такой шум, словно на поле боя побывал.

Он призадумался, тяжело закрыв глаза, и еще раз протянул: «Да-а», – после чего медленно поковылял вслед за ушедшими курсантами.

7

Дядя Саня открыл глаза Феде. Он теперь прекрасно знал свое предназначение, отбросил прочь пагубное уныние, высоко поднял голову, возвращаясь со стрельбища в город, смело смотрел вперед, словно видя там, за горизонтом, будущее. Прохладный ветер теребил волосы, вороша в голове мысли, которые вопили: берегись, дурковед! Он, Федя, настигнет тебя везде, где бы ты ни был. Только так, и никак иначе.

Федю радовали эти мысли, копошащиеся в голове по дороге в родную школу, и одновременно пугали. Ведь он ясно понимал, что в садик к Лидии Аркадьевне он больше ни за что не вернется. Хотя бы потому, что не сможет он в глаза глядеть этой замечательной девушке, зная, с какой болезнью пришел сюда. И в медпункт Ганге путь заказан. Остается еще вариант – анонимное обследование и лечение в платной клинике, но где взять деньги?

Не отсылать же маме письмо: здравствуй, мол, дорогая, не одолжишь ли мне немного на лечение сифилиса. Вероятно, маму это событие не обрадует.

Плавная чреда мыслей внезапно прервалась, и Федя вздрогнул. Прямо на него шла Амалия Тихоновна, врач поликлиники, к которой прикреплены были все курсанты школы, не исключая и Гангу. Тяжеловесно ступая, немолодая уже женщина с черными усиками задумчиво шествовала, держа курс к ближайшей остановке. Недоброе предчувствие остро кольнуло Гангу, и он встал как вкопанный посреди дороги, до конца еще не осознавая, что именно его так напугало.

Амалия Тихоновна не могла не заметить делегации из нескольких курсантов и дяди Сани, которые здорово выделялись в толпе прохожих пропылившимся, изможденным видом. Заодно она обратила внимание на особенно измученное и болезненное лицо одного из проходивших мимо. Федя спрятаться не успел, что и подвело его.

– Ганга, если не ошибаюсь? – после короткого приветствия строгим голосом спросила женщина, в упор глядя на уродливые прыщи.

– Он, – почему-то в третьем лице ответил Федя, шумно сглотнув внезапный нервный ком.

– Температура есть? – с ходу взяв профессиональный тон, не терпящий неопределенных или лживых ответов, приступила к допросу Амалия Тихоновна.

– Да.

– Чешется?

– Еще как.

– Когда появилась сыпь?

– Вчера.

– И вы до сих пор к нам не зашли? – возмутилась врач.

Федя виновато потупил взгляд и внимательно стал изучать старенькие туфли женщины с тупыми носами и неинтересным каблуком. Не оставалось сомнений, что Амалия Тихоновна в уме уже поставила диагноз, подписав приговор будущей карьере Федора, а возможно, и жизни. Оставалось только тупо молчать, как когда-то в школьные годы у доски. Товарищи, стоя рядом, покрякивали, жалея друга, но и они не находили слов оправдания.