Особенность конкретного простора - [9]

Пылесос. Однажды в качестве подарка ко дню Победы они предложили маме пылесос. Пылесос так пылесос, спасибо. Через год они позвонили с уточнением, проживает ли такая-то по этому адресу и нужен ли ей по-прежнему пылесос? Не помешает – на даче пригодится. И позже звонили: не нужен ли пылесос к Новому году и затем – к женскому дню 8 марта? А в этом году они высказались определеннее: «Через недельку-другую ждите комиссию». Оказывается, ответственным работникам надо убедиться в том, что мама действительно нуждается в пылесосе больше, чем кто-либо иной. «Если у вас, например, есть новая мебель, – сказали они, – то это означает, что вы сами в состоянии купить себе этот пылесос!»

Пиджак. Недавно в поэтическом клубе некий крепко поддатый незнакомец посоветовал мне сменить пиджак, потому что такие, как мой, пиджаки продавались в 96-м году на Черкизовском рынке. Иными словами, мой пиджак – полный отстой! А ведь я только что здесь, на сцене этого клуба закончил читать свои стихи по случаю своего же авторского вечера. И тут – такое язвительное замечание! Наверняка оно испортило бы мне настроение, если б я, бывало, не носил иные пиджаки, получше. Например, английский вельветовый пиджак тёмно-болотного цвета в крупный рубчик. Когда в 89-м году мы (группа поэтов «Альманах») возвращались из Лондона в Москву, наш переводчик Ричард Мак Кейн (а он хромал) подарил каждому мешочек с разными вещичками из своего обихода. Нам объяснили, что это у них принято – дарить такое при расставании.

Мои друзья, втайне от Ричарда, этими подарками пренебрегли. Что они, нищие что ли (что так и было) – носить обноски? И – из суеверных соображений: чужая вещь имеет свою – чужую! – историю, и, неизвестно – какую (что справедливо). Мне достался немного потертый вельветовый пиджак темно-болотного цвета в крупный рубчик, каковой я и носил до тех пор, пока он окончательно не истерся. В нём я пережил и путч, и штурм, и всеобщую нехватку всего основного. Много позже из разговора с Ричардом выяснилось, что этот пиджак – особый. Однажды в нём он из-за каких-то своих английских неприятностей выбросился из окна, но, благодаря пиджаку, спланировал вниз таким образом, что всего лишь сломал ногу. «Это был очень счастливый пиджак! – сказал Ричард, – а ты как думаешь?» Я с ним согласился не раздумывая.

Список вещей, предметов моего повествования, можно продолжать до бесконечности. Что я и делаю.

Двустволка. Стволы и курки – никелированные, стреляет пистонами. Ее подарил мне мой дядя, военный лётчик. Вещь – желанная и престижная, не хуже водяного пистолета. Помню, когда я постреливал из нее на Неглинном бульваре, ко мне на лавочку присел негр. Я сразу же отодвинул двустволку в сторону, мол, не моя, а потом поднялся и ушел, действительно, напрочь про нее позабыв. Наваждение основывалось на том, что «все негры борются за мир во всем мире, а я тут – с оружием, как какой-нибудь поработитель!» Вспомнив о пропаже, вернулся к лавочке – ни двустволки, ни негра. До сих пор обидно. А ведь первоначально дядя Юра предполагал подарить мне мелкокалиберную винтовку. Она тут же, на Неглинке и продавалась – в «Охотнике». Мама отговорила: «Юра, ты сошел с ума!»

Лампа дневного света. Ее мне подарили на юбилей. С тех пор она в течение 14 лет исправно светит и не тускнеет, что замечательно лично для меня, но безынтересно для настоящего повествования. Другое дело – никчемная хреновина.

Как-то плавая в водах Средиземного моря у турецкого берега, я столкнулся с некоей длиной в полтора метра и похожей на кишку хреновиной розового цвета, предположительно из пенопласта. По своему назначению она находилась в одном ряду с надувными акулами и дельфинами.

Не знаю, что тогда на меня нашло, но я привез этот подарок судьбы в Москву, немало потрудившись над его упаковкой: хреновина упорно не складывалась так, как мне было надо, и даже взбрыкивала, как живая. Тогда в моём доме бушевал ремонт. В этой стихии погиб дедушкин буфет в стиле купеческий ампир, папина румынская стенка, моя коллекция марок в трех альбомах для рисования и все мягкие дочкины игрушки. Кое-что из перечисленного – по ошибке, с мусором на вынос. А вот бестолковая хреновина с турецкого берега уцелела, хоть и болталась в разных местах квартиры под ногами у мастеров. «Если она не нужна, то мы её выкинем!» – сказали мастера и, завязав хреновину узлом, временно забросили её на шкаф. Сейчас этого шкафа уже нет, а хреновина существует до сих пор, прижатая моей кухонной дверью.

КИТОВЫЙ УС

Всю жизнь валялся, пылился – отпиленный кусок дугообразной лопасти с бахромой. Роговая ткань. Гравировки не поддается, крошится, захламляет балкон. Во время остекления ус был выкинут. И – навсегда забыт, если б не вдруг возникший вопрос:

– А откуда он взялся?

Недавно увидел по телевидению передачу про Антарктиду. Был поражен догадкой:

– Из Одессы! Где я бывал в детстве.

И где базировалась китобойная флотилия «Слава» – говорят, доставшаяся нам по репарации после разгрома Германии.

Непростая история, причудливая география.

Безжалостное остекление.

В ПУТИ

Не всякая очевидная правда является уместной, а, следовательно, – безусловной правдой, потому что это условие существует – уместность.