– Прекрасно. Тогда считай, что я уже вернулась. Скажи Колму, что я приеду завтра, как мы раньше и планировали. – Она двинулась обратно к машине.
– Анна, погоди, – окликнул ее вслед Лайам. – Как же мы…
Несколько мгновений ему казалось, что она так и будет идти вперед, как если бы ничего не слышала. Но она все же обернулась – и Лайам почти пожалел об этом. На ее лице отразилась сильная боль.
– Не беспокойся, Лайам, никакого «мы» не существует.
– А что, если я хочу, чтобы «мы» были?
Она отрицательно покачала головой:
– Извини. Я не смогу пережить все это снова.
Он и вчера знал, что губит их отношения, но остановиться не мог.
– Послушай, мне очень жаль. Я не понимаю, почему это меня так задевает, но задевает же! Мне просто нужно время, чтобы приспособиться. Я напортачил, конечно, но…
Анна подошла поближе и взяла его за руку.
– Лайам, дело не в тебе, дело во мне. – Она не знала, как объяснить ему. В голову ничего не приходило. Она заметила неподалеку два потрепанных садовых кресла. – Знаешь, это как твоя терраса.
Лайам в недоумении поднял голову. Наверное, он неправильно понял.
– Моя терраса?
– Ну да. Помнишь, я тебе говорила, что еще в первый приезд к вам испытала острую зависть, и именно к вашей террасе?
Несмотря ни на что, он улыбнулся при этом воспоминании:
– Помню.
– Ну так вот, я мечтаю о террасе, и твоя вполне годится – ненадолго. Я имею в виду, посидеть на ней немного и понаблюдать за окружающей жизнью прекрасно, но кресла у тебя не слишком-то удобные. Они не предназначены для долгого использования. Они из тех, что складывают и убирают прочь, когда нужда в них отпала. Когда у меня появится собственная терраса, та, которая навсегда, мне нужно, чтобы она была удобная. Такая, чтобы можно было сидеть в креслах весь вечер и не уставать, чтобы не приходилось ерзать, пытаясь устроиться поудобнее…
Он наконец-то уловил аналогию.
– Тебе нужна белая плетеная мебель.
Она кивнула:
– Да.
– А я могу предложить тебе только жалкие шезлонги. – Неприятно, но приходится признать: он действительно всего лишь жалкий шезлонг, а такая женщина, как Анна, достойна белого удобного кресла.
– Лайам, я рассказывала тебе о своей маме и ее вечном поиске единственного мужчины. Единственной истинной любви. Я видела, как она работает над отношениями. Я видела, как она пытается измениться ради них. Я видела, как она пытается изменить его. Ни то ни другое не работает. Я давно решила, что не буду искать идеальную любовь, любовь на всю жизнь. Я не хочу менять тебя и не готова меняться сама ради тебя. Я думаю, лучше всего признать, что мы не предназначены для чего-то большего, чем пережитый нами короткий эпизод.
– А еще ты хочешь белое кресло.
– Да.
У Лайама не осталось никаких аргументов. Анна Чепел считала, что хочет лишь удобных, комфортных отношений, которые прекращались бы сразу, как только переставали быть удобными и комфортными. Она утверждала, что не верит в настоящую любовь. Но Лайам понимал, что на самом деле Анне нужен партнер, который смог бы полюбить ее телом и душой, – и никак не меньше. Она была создана именно для таких отношений, хоть и не искала их. Лайам знал, что когда-нибудь она встретит свою настоящую любовь. Иначе и быть не может. Она слишком хороший человек.
И поскольку Лайам, в отличие от нее, понимал все это, он не стал спорить. Он просто сказал:
– Прекрасно. Но для Колма ты вернешься?
– Да. – Она снова направилась к машине, затем еще раз обернулась и сказала: – А насчет… ладно, извини, жаль, что так вышло.
– Мне тоже жаль, Анна.
Лайам был почему-то уверен, что ему не удастся избавиться от сожалений в ближайшее время… а может быть, и никогда.
Еле переставляя ноги, он поднялся по лестнице и постучал в дверь Колма.
– Можно войти?
– Да. – Колм сидел на постели.
Лайам оглядел комнату и вдруг понял, что здесь почти никогда ничего не меняется. На книжных полках, как всегда, выстроились фигурки из «Звездных войн» (у Колма их была целая коллекция) и игрушки. Под кроватью пристроились коробки и ведерки с «Лего». По виду комнаты несложно было поверить, что Колм все еще ребенок.
Но Лайам взглянул на Колма и понял, что это не так.
Лицо Колма в точности отражало его собственное лицо, но было более счастливым. И невинным.
Он вспомнил рисунок, над которым работал Колм. Тот, где все улыбались, кроме него, Лайама.
Неужели именно таким видит его Колм? И все остальные тоже?
– Колм, нам надо поговорить.
– Ну да, потому что мы оба взрослые люди, а взрослые не убегают от всяких разностей. Они разговаривают о них.
– Так Анна сказала?
Колм кивнул:
– И еще сказала, что взрослые сражаются за то, чего хотят. Я хочу, чтобы Анна меня учила.
– Она просила передать тебе, что завтра приедет вовремя, как договаривались.
Колм бросился на Лайама и порывисто обнял:
– Спасибо, Лайам! Анна была права. Анна всегда права!
Анна, сравнившая его с жалким потрепанным шезлонгом, всегда права. Лайам без сил хлопнулся на край кровати Колма.
– Лайам, почему ты так сердит на Анну? – спросил Колм.
– Вовсе нет!
– Значит, она на тебя сердита?
– Нет.
Колм похлопал Лайама по плечу.
– Ну вот, ты опять грустишь. У тебя у глаз появляются морщинки, и вот здесь тоже, – сказан он, указывая на лоб брата. – Ты часто грустишь или злишься.
