Лика не договорила. Крупные слезы, все время наполнявшие ее большие серые глаза, медленно выкатились из них и повисли на длинных ресницах.
Едва только она закончила свою так неожиданно вырвавшуюся из уст ее пылкую речь, как тотчас же, вслед за нею загудел могучий бас баронессы Циммерванд, в свою очередь с волнением ловившей каждое слово молодой девушки.
— Пойди ты ко мне, моя прелесть, дай ты мне, старухе, как следует расцеловать тебя! — и когда золотистая головка Лики прильнула к ее могучей груди, великанша продолжала гудеть своим неописуемым басом, оглядывая собрание торжествующими и умиленными в одно и тоже время глазами: — А ведь она права. Устами детей Сам Господь глаголет! Девочка, ребенок, всех нас, взрослых да старых, уму-разуму научила. Мы тут бобы разводим, тути-фрутти всякие, а там молодые жизни гибнут. Куда как хорошо!
— Девочка моя! — обратилась она к смущенной Лике, — большое тебе спасибо, что ты меня, старуху глупую, уму-разуму научила! Ведь и я тоже… против Фени этой грешна была, а ты мне точно страницу из Евангелия прочла, как мне поступать велено. Ах ты, умница моя, родная!
— Арсений! Что эта девочка, не ушла еще? — обратилась она к почтительно склонившемуся пред нею лакею.
— Никак нет-с, ваше превосходительство, она здесь, еще на кухне!
— Так подавай нам ее сюда да скажи ей по дороге, кто за нее ходатайствовал, — обрадовалась и заторопилась старая баронесса.
— Слушаю-с!
И Арсений вышел, мягко шурша подошвами.
— Ну, что притихли? — снова обратилась старуха ко всему действительно притихшему обществу, — не по-формальному, не по-законному Циммервандша поступила скажете? а? «сбрендила»? на старости лет старуха? — Да, пусть «сбрендила», по вашему по-законному вышло. Что делать? Что делать, друзья мои! Еще раз повторяю, устами детей сам Бог… — она не договорила, махнула рукой и повернула голову к двери, на пороге которой уже стояла Феня. Баронесса улыбнулась девочке своей доброй улыбкой: — Вот твоя ходатайша, благодари ее! — и она указала рукой ребенку на смущенную Лику.
— Барышня моя золотая! Ангел вы мой! Спасительница! всю мою жисть неустанно за вас Богу молиться буду. Спаси вас Господи, — снова залепетала Феня и, как сноп, рухнула к ногам Лики.
— Господи! Ей худо! Худо ей! Помогите, — взволнованно пролепетала испуганная девушка, — ах, Боже мой, какое несчастье! Воды! Капель… Феня! Феня… Что ты!
Лика сама была близка к обмороку в эту минуту от потрясающего ее волнения. Почва точно уходила из-под ее ног, голова кружилась. Ей хотелось и плакать и смеяться в одно и то же время.
Все переживаемое ею давало себя сильно чувствовать молодой девушке.
— Успокойтесь! — вдруг раздался звучный мужской голос над ухом Лики, — вот вода! Выпейте! Она вас несомненно успокоит, бедное дитя! — и чья-то рука протянула ей стакан, до краев наполненный водою.
Лика повернула голову и встретилась глазами с князем Гариным.
— Благодарю вас, — тихо, чуть слышно прошептала она.
— Нет, уж не вам, мне, старику, позвольте лучше поблагодарить вас, дорогое дитя, — произнес он своим певучим красивым голосом, — за то, что познакомили меня сегодня с настоящим драгоценным порывом настоящей русской души! — и низко склонив перед вспыхнувшей до ушей Ликой свою красивую седеющую голову, князь отдал всем короткий общий поклон и исчез за толпою окружавших Лику дам из глаз девушки.
В ту же минуту Лика услышала взволнованный голос матери, и перед ней предстало нахмуренное лицо бледной Марии Александровны со следами явного волнения на нем.
Лика едва узнала в нем прежнее, всегда обаятельное, чудно ласковое лицо прежней ее чаровницы мамы.
От Марии Александровны как бы веяло ледяным холодом. Что-то суровое залегло между бровями.
— Pardon! — еще раз сухо проронила едва пробираясь сквозь толпу дам к креслу дочери. Потом взяла под руку Лику и вывела ее из залы.
На пороге вестибюля их догнала великанша баронесса.
— Послушайте, chere ami, вы должны привести ко мне вашу прелестную девчурку! — прогудела она вслед им своим неподражаемым басом.
— Что за ужас вы выкинули сегодня! — словно чужим, деревянным голосом, вдруг ставшим внезапно похожим на голос Рен, начала Мария Александровна, лишь только она с дочерью очутилась в карете, все время ожидавшей их у дома княжена.
— О, мама! — могла только выговорить Лика.
— Ты скомпрометировала меня перед обществом, Лика, — еще строже произнесла Мария Александровна. — Эта Нэд Гончарина и обе княжны Дэви сегодня же разнесут по городу, что у меня невоспитанная оригиналка-дочь. Какой ужас!
— Но, мамочка! — снова взмолилась Лика.
— Молчи лучше! Ты была неподражаема с твоей защитительною речью! Точно какой-то присяжный адвокат в юбке. Ужас! О чем думала тетя Зина! Как она воспитала тебя! Разве можно молоденькой девочке таким образом разговаривать со старшими? Что ты хотела показать, наконец, своим поступком; что все мы отсталы, бессердечны и глупы, а что ты одна только сумела вникнуть в самую суть дела и придать ему истинную оценку? И эта странная, вроде тебя самой, баронесса, прославившаяся на весь Петербург своей оригинальностью, и князь такой же оригинал и эксцентрик! Что скажет обо всем этом принцесса Е…, высокая покровительница нашего общества?.. А графиня Муримская и графиня Стоян? У них дочери воспитаны в полном повиновении старшим и твоя выходка поразила их всех.
