Особая папка «Барбаросса» - [50]
Сколько времени продлилось бы советско-германское «противостояние» на границе? Зная любовь Гитлера к провокациям, можно полагать, что недолго. Ведь обе страны находились бы в состоянии войны! Если Гитлер в 1941 году напал на нашу страну, имея с ней пакт о ненападении, то что помешало бы ему сделать это, находясь в состоянии войны с нами?
Разумеется, была бы и вторая возможность: не дожидаясь выхода немецких войск к Негорелому, встретить их на территории Польши. Но это подавно означало бы, что Советский Союз немедленно оказался бы втянутым в войну (да еще вдобавок имея Польшу своим противником, поскольку не было бы ее согласия на пропуск Красной Армии!).
Чего же могла в таком случае Красная Армия ожидать от Англии и Франции? Она апеллировала бы к пунктам конвенции, на что последовал бы ответ: господа, создавайте «непрерывный фронт» на Востоке, а мы его уже создали у линии Мажино! Помощь? Увы, она не предусмотрена конвенцией. Извольте драться до «низвержения германской мощи»...
Судите сами: в сентябре 1939 года Англия и Франция не оказали никакой реальной помощи союзной с ними буржуазной Польше, с которой обе страны были связаны социальными, политическими и военными узами. Ни одна французская дивизия не вышла за линию Мажино, ни одна англо-французская эскадрилья не появилась в воздухе над Германией. Это исторический факт. Так какое же основание было полагать, что Чемберлен и Даладье помогли бы Советскому Союзу?
Перевес сил Германии над СССР был бы в 1939 году весьма значителен: вермахт уже отмобилизовал более 150 дивизий (до 3 миллионов человек), а вооруженные силы СССР составляли около 2 миллионов человек[161]. По плану Б. М. Шапошникова, СССР мог выставить около 130 дивизий. Вдобавок значительные силы Красной Армии находились на Дальнем Востоке, где вели бои с японскими агрессорами.
К тому же речь шла не только о военных факторах. Наряду с тем, что Гитлер хотел «перестраховать» себя на Востоке путем политических переговоров с СССР, он мог быстро переориентироваться на «перестраховку» на Западе — путем политических переговоров с Англией. Как мы знаем, это было бы не столь трудно: стоило лишь подхватить шар, пущенный сэром Горацием Вильсоном.
Итак, в ситуации, которая сложилась в Европе, у советских руководителей не могло быть никакой уверенности в том, что Англия и Франция пришли бы на помощь Советскому Союзу. Чемберлен был бы просто счастлив, видя, что Германия увязает в войне, а Англия может сражаться «до последнего советского солдата»...
Проблема вторая: началась ли бы вообще вторая мировая война? Есть такие историки, которые считают, что если бы СССР не пошел на заключение пакта, то войны вообще не было бы, так как Гитлер не осмелился бы напасть на Польшу (тем самым высказывается клеветническая идея, что Советский Союз — виновник войны).
Это предположение ни на чем не основано. Если вспомнить первую директиву Гитлера о нападении на Польшу, то она была отдана задолго до того, как родилась идея пакта. Подготовка плана «Вайс» осуществлялась совершенно независимо от того, какую позицию займет СССР. Так, директива о нападении на Польшу была подписана 3 апреля и затем повторена в мае[162]. Срок нападения на Польшу — 1 сентября — был определен еще 11 апреля, а затем повторен 16 мая[163]. Печально знаменитая беседа фюрера с генералитетом состоялась 23 мая, когда о пакте еще и речи не было.
Все было нацелено на то, чтобы начать войну с Польшей — имея пакт с СССР или не имея его. Недаром Риббентроп да и сам Гитлер признавались, что речь идет совсем не о Данциге. Не для того были сосредоточены десятки дивизий вермахта на германо-польской границе, чтобы после отторжения Данцига распустить солдат по домам.
Предположение о том, что война не началась бы в 1939 году и что Гитлер стал бы еще долго выжидать, не заключи он германо-советский пакт, кажется мне необоснованным еще по одному важному соображению. Дело в том, что Гитлер не хотел и не мог ждать. В его беседах с генералитетом все время сквозила одна мысль: время работает не на Германию!
Отдавая в 1936 году приказ о разработке пресловутой «четырехлетки», Гитлер прямо указывал, что к 1940 году Германия должна быть готова к войне[164]. Чем дальше, тем больше фюрер торопился. В 1939 году он почти в каждой своей беседе с генералитетом говорил о факторе в семени и о том, что время работает не на Германию. И этого мнения придерживался не только он. В своих мемуарах сэр Айвон Киркпатрик записал, что, когда он уже после войны беседовал в Нюрнберге со своим «старым знакомым» Германом Герингом, тот подтвердил ему: 1939 год Германия считала оптимальным для начала войны[165].
Но, может быть, Гитлер впоследствии изменил свою точку зрения? Нет. 12 декабря 1944 года, беседуя с командирами дивизий перед началом Арденнского наступления, он говорил им:
«Итак, мы ведем борьбу, которая так или иначе неизбежно должна была наступить. Следует выяснить только один вопрос: был ли удачным момент ее начала? Политическая ситуация постоянно меняется. И тот, кто хочет достигнуть кажущейся ему необходимою политической цели, не действует в условиях стабильности, которая абсолютно гарантирует ему осуществление этой цели. Такого не бывает в политике: симпатии или антипатии народов — понятие весьма изменяющееся. В этом году я прочитал меморандум, который я составил сразу после польского похода в 1939 году. Я могу сегодня его отдать для опубликования в печати. Я могу сказать, что действительность подтвердила его в каждом пункте, причем не один, а десять раз.
