Особая группа НКВД - [79]

Из семьи Борисовых воевали пятеро. Даже своего отчима, которому было уже за шестьдесят и по возрасту не подлежащего призыву, он вытащил из глубокого тыла, устроил писарем в штаб дивизии. Конечно, там случались бомбежки, но ведь не каждая бомба — в цель. Однажды под Львовом Борисов случайно встретил младшего брата Александра — тот был солдатом, стоял на старте — встречал и отправлял самолеты. «Не надоело самолетам хвосты заносить? Война кончится, а ты без ордена вернешься… Непорядок! Добился — посадил брата на свой бомбардировщик стрелком-радистом, и в воздушном бою над Свинемюнде брат отличился — спас экипаж, сбил подкравшийся сзади Фокке-Вульф 190.

Для большинства аэрофотосъемщиков Бамтранспроекта НКВД с началом войны работа не изменилась, только темп ее еще более возрос. Все просьбы бамовских летчиков об отправке на фронт категорически пресекались. Им объясняли, что карты, которые они делают, — важнейшая военная продукция. Румянцев завидовал летчику Ульяновскому, с которым довелось некоторое время работать в одном экипаже. В отличие от большинства бамовцев, это был кадровый военный, зрелый командир, награжденный боевым орденом Красного Знамени. А на БАМе он оказался случайно. В 1937 году Сергей Александрович Ульяновский по нелепому подозрению был демобилизован из армии. Он не смирился со своей участью. Написал письмо Ворошилову, а сам отправился туда, где, по его мнению, обстановка ближе всего соответствовала боевой — в бамовскую аэрофотосъемку.

Летал Ульяновский хорошо, командир был волевой, и не уставал повторять: «Дружба дружбой, а служба службой». Он был из тех прирожденных ведущих, которые о дистанции не беспокоятся, но и не терпят панибратства с подчиненными. На соломе рядом будет спать, а встанет и потребует, как положено по уставу. Спустя примерно год Ульяновский был восстановлен в звании капитана ВВС, вернулся в армию, служил в Подольске и с первого дня воевал на скоростном бомбардировщике.

Сводки Совинформбюро становились все тревожней. Огненная лавина неудержимо катилась к сердцу страны, к Москве. Радисты хмурились, прослушивая эфир, — Германия гремела победными маршами. И в этой гнетущей обстановке, когда вся Европа лежала у ног Гитлера, вдруг пришло известие о том, что на Балканах, в оккупированной Югославии вспыхнуло восстание. Братья-славяне пошли в бой против многократно превосходящих сил противника. Что это: безрассудство, вызов, акт отчаяния народа, который предпочел смерть — рабству? Если регулярная армия была разбита в течение нескольких дней, если король и большинство политических деятелей бежали из своей страны в Лондон, то что могут сделать легко вооруженные разрозненные отряды? В дальнейшем стало ясно: югославы осознавали силу вермахта. Но еще лучше они знали характер своих братьев-славян; верили, что Красная Армия разобьет зарвавшихся нацистов, и будет так, как уже бывало в истории — и с тевтонами, и с османами…

Тому, что командование сдерживало стремление на фронт летчиков-дальневосточников и полярной авиации, были серьезные причины. 22 июня 1941 года перед милитаристской Японией во всей остроте встала проблема: когда начинать давно запланированное широкомасштабное вторжение на Дальний Восток и в Сибирь? В этот день министр иностранных дел Японии Мицуока предложил императору Хирохито немедленно напасть на Советский Союз. И 2 июля 1941 года на императорском совете было принято решение вступить в войну с СССР, если германское наступление будет развиваться успешно. 3 июля 1941 года в радиодонесении советский разведчик Рихард Зорге сообщил, что Япония вступит в войну не позднее чем через шесть недель. «Наступление японцев начнется на Владивосток, Хабаровск и Сахалин с высадкой десанта на советском побережье Приморья». Позднее стала известна планируемая дата нападения — 29 августа. В Японии и Северо-Восточном Китае (Маньчжурии) начался призыв резервистов. За июль — август японская группировка войск в Маньчжурии (Квантунская армия) и Корее была увеличена вдвое и приведена в готовность в любой момент перейти границу и развивать наступление в глубь советской территории в Приморье, на Амурском направлении и в Забайкалье.

Для предупреждения внезапного нападения с 12 июля 1941 года началась первая постановка мин в заливе Петра Великого, около Владивостока и на подходах к другим военно-морским базам. Проводку судов обеспечивали военные лоцманы по своим засекреченным картам.

О крупномасштабных сражениях на просторах океана речь не шла, потому что соотношение морских сил СССР и Японии выглядело следующим образом. Военно-морской флот Японии в 1941 году составляли десять авианосцев, десять линкоров, тридцать пять крейсеров, сто одиннадцать эсминцев, шестьдесят четыре подводные лодки, множество мелких кораблей и судов. Что мог противопоставить этой стальной армаде наш Тихоокеанский флот? Всего лишь два крейсера, один лидер (немного крупнее эсминца), двенадцать эсминцев и миноносцев, семьдесят восемь подводных лодок (почти половину из них составляли «малютки»), а также вооруженные пароходы и малотоннажные кораблики — сторожевые, минные заградители, тральщики, торпедные катера. Примерно в равном количестве была лишь морская авиация — до полутора тысяч самолетов с каждой стороны.