Особая группа НКВД - [78]

Пышной свадьбы не было. Антонина свою большую подушку расшила на две. Борисов приехал за ней с друзьями-летчиками на грузовике. Забросили в кузов чемоданчик, узел с бельем, погрузили старый шифоньер, подаренный доброй соседкой, две табуретки и на руки — бюстик Пушкина с медальоном на шее — долго ли собраться сироте… Через год у них родился первый ребенок, а вскоре началась война.

Дезертиры трудового фронта

Целую неделю летчик Борисов был в отъезде, а когда вернулся, сказал жене: «Есть правительственное задание… Нет, не на фронт, просто будем перегонять самолеты: восток — запад, запад — восток. Обычные полеты».

Много позже Антонина Ивановна узнала, что в первый же день войны ее Василий отбил телеграмму своему командиру с просьбой отправить на фронт. В ответ: «Работайте. Когда надо, вызовем». Через три дня — вторая депеша. Ответ еще короче: «Отставить телеграммы!»

На попутном самолете Борисов летит в Хабаровск и лично предстает перед начальством: «Имею отличную отметку по бомбометанию. Фашист к Москве рвется, а я здесь сижу…» Получил выговор: «Вы дезорганизуете работу тыла. Немедленно возвращайтесь! Приказываю работать и ждать. Вас, летчиков, сейчас хватает…» И по строевой команде «Кру-гом!..» был выставлен за дверь. Однако, уходя, Борисов предупредил адъютанта, что еще два часа будет поблизости. И действительно — вскоре бегут, зовут: «Летчик Борисов еще здесь?.. Срочно к командиру».

Разговор был короткий: «Ну, твоя взяла, партизан. Бери машину и в аэропорт…»

И вот во главе девятки скоростных бомбардировщиков Борисов идет над всей Сибирью на запад. Пока он только перегонщик самолетов, но дело верное, — чем ближе к фронту, тем меньше формализма. Умеет «устраиваться» Борисов: уже после седьмого рейса он встретил в дивизии старого друга, бывшего аэрофлотовца, и уговорил оставить в действующей части. Жене попросил передать: «Правительственное задание… Просто полеты».

«Он жалел меня, поэтому всегда обманывал, — вспоминала Антонина Ивановна на склоне лет. — Сколько раз бывало: приходит домой озабоченный, глаза отводит. У меня сердце сожмется — значит, опять куда-то, в самое пекло его несет. Он обнимет за плечи и на ухо шепчет, словно оправдывается: «Тонечка, есть правительственное задание… Не беспокойся — обычные полеты. Да ты ведь знаешь: я хорошо летаю». Такого красивого человека, как мой Василий, я в жизни никогда не встречала…»

В делах Борисов ни у кого не спрашивал совета. Сам жил полетами, хотя аскетом-фанатиком не был. Он умел смотреть на мир трезво и ощущать истинные масштабы происходящего. В том, что скоро будет война, не сомневался и готовил себя к боям, а когда война началась, раньше других понял, что она растянется на годы. Его не смутили слухи о страшных потерях, понесенных нашей авиацией в первый день войны. Цифры, ставшие известными много лет спустя, — что в первых боях было уничтожено 1200 наших самолетов, а с июня по сентябрь потери достигли 8500 машин, лишь подтвердили его предположения. Точно так же не вызывали у него доверия и пропагандистские заявления о скорой победе над врагом — это для ободрения тех, кто оробел… Развитие грозных событий Борисов воспринимал как опытный летчик: война застигла страну на взлете. Хорошо, что ударили не на стартовой полосе, когда машина вовсе беспомощна. Правда, запаса высоты еще не хватало, от этого и потери. И все-таки уже не на земле. Моторы работали на полную мощность, и общий настрой экипажа — самый решительный, боевой… Еще бы год-два набора высоты, и безопасный полет был бы обеспечен. Каким курсом?

На Дальнем Востоке люди всегда отличались умением мыслить самостоятельно. Еще Петр Кропоткин отмечал, что здесь рядовой чиновник рассуждает свободней, чем питерский генерал. Будучи членом партии, Борисов, тем не менее, по здравому рассуждению, понял для себя, что цель — скорейшая победа коммунизма во всем мире — откладывалась на неопределенное время. Напротив, утвердилась доктрина о «возможности построения социализма в отдельной стране». Энтузиастов перманентной мировой революции — троцкистов и их последователей — выжигали каленым железом. Не менее свирепо карались отклонения от принципов дружбы народов СССР. Сам по себе лозунг о неизбежной победе коммунизма на всей планете не был снят, но изменилась тактика: построить у себя, в отдельной стране образец, привлекательный для всех — это и будет самая убедительная агитация. Действия властей казались Борисову вполне логичными: работай на совесть, не болтай языком, и государство о тебе позаботится. Насколько реальна была цель, особенно задумываться не приходилось. Пока не вызывало никаких сомнений только то, что над страной нависают грозные тучи и вначале надо было «отдельному» государству выжить. А там разберемся.

Взвесив обстановку, Борисов понял: надо переходить на долговременный военный образ жизни. Без лишней скромности, считая себя в семье главным действующим лицом, он всех родных и близких начал вовлекать в круг своих авиационных забот. Борисов с большим трудом выхлопотал в Моссовете пропуск для жены. Война — войной, семья — семьей. Он летал бомбить Берлин, выходил по ночам на «свободную охоту», громил ближние и дальние тылы противника — под Ленинградом, Воронежем, Сталинградом. Антонина приезжала к нему в гости на подмосковный базовый аэродром, и они виделись между «обычными» боевыми вылетами.