Основы православной культуры как лекарство от экстремизма - [4]

Об одном и том же можно говорить гомилетически (т.е. с интонацией и с целью проповеди) и культурологически. Законоучитель диктует детям молитву Отче наш, поясняет ее смысл и просит детей выучить молитву и каждое утро начинать с нее. Культуролог может напомнить детям «Снежную королеву» и обратить их внимание на то, что Герда победила армию холода именно с помощью молитвы «Отче наш». Затем он пишет эту молитву. Рассказывает о ее смысле (этот фрагмент может не отличаться от фрагмента урока Закона Божия)… И все. Никаких призывов. Вы теперь знаете, почему Герда молилась и почему она молилась именно так. А будете ли и вы в ситуации опасности вести себя как Герда — это уже ваше личное дело.

Граница между религиозным образованием и культурологически-религиоведческим проходит вот где: если преподаватель считает, что ту информацию, которую он дал, дети должны принять личностно, перевести в свою жизнь, если на экзамене оценка будет зависеть от того, согласен ты с учителем или нет, как часто ты ходишь в храм, постишься и так далее — вот это будет религиозное образование.

Перейти от проповеди к культурологии просто. Это делается с помощью придаточных предложений. Например, в советские времена я спокойно сдавал «идеологические» экзамены: просто каждую фразу я начинал с вводного оборота — «С точки зрения марксизма…»; «Как писал Энгельс…»; «По выражению Ленина…». Затем следовало изложение фактов (текстологических фактов: ибо приводимые мною тексты и в самом деле обретались в наследии классиков марксизма). Никто из экзаменаторов не спросил меня: «А Вы лично с этим согласны?». В итоге, не будучи марксистом, я спокойно проходил экзаменационные барьеры.

Мне не хотелось бы, чтобы Церковь заняла в нашем обществе место, подобное тому, что КПСС занимала в СССР. Но опыт «дистанциированного» изложения историко-философского материала полезен не только тогда, когда ты желаешь скрыть свое отношение к цензорам. Еще он полезен тогда, когда ты желаешь защитить своих слушателей от чрезмерного эмоционального давления на них.

Итак, снятие восклицательных знаков и добавление вводных раз («С точки зрения православия...»; «По верованиям православных…», «Согласно евангельскому рассказу…») предоставит детям способность свободно работать с предлагаемыми текстами: не сгибаясь под ними, а наклоняясь над ними.

Только один призыв уместен на уроках основ православной культуры: «подумайте!».

Итак, культурологический разговор о православии возможен. Он возможен и педагогически, и юридически.

Нужен ли он?

Один из доводов в поддержку дискутируемого проекта для меня носит вполне личный характер. Я крестился тайно от моих неверующих родителей. Мне было 19 лет, я учился на четвертом курсе кафедры научного атеизма философского факультета МГУ. Стоял на пороге вступления в партию. Перемена моих взглядов несомненно перечеркивала все возможные карьерные планы в рамках советской идеологической системы (а философия составляла ее часть) а, значит, с точки зрения родителей, «желающих блага» сыну, рушила мою жизнь. Более полугода я ничего не говорил родителям. Но однажды, неурочно вернувшись с дачи, они нашли мой молитвослов и иконки… Скандал, слезы, уговоры… Когда же первые эмоциональные дни прошли, отец подошел ко мне и сказал: «Ты знаешь, а пожалуй я все же рад, что все так получилось. Теперь в твоих руках ключ ко всей европейской культуре…».

Культурологическое ознакомление детей с миром православной культуры не есть передача им ключа от нее (ключ — это единомыслие, единоверие с творцами христианской культуры). Это попытка возместить паломничество в живой монастырь дарением видеокассеты о нем. Но это лучше, чем ничего. Отсюда в дискуссии об «основах православной культуры» появляется вопрос о том, а что — в альтернативе?

Что является альтернативой (то есть отрицанием) «основ православной культуры»? — «Без-основательное не-православное бес-культурье».

Одним из проявлений бескультурья является религиозный экстремизм. Противники «основ православной культуры» пугают «второй Чечней». Доброкачественным этот аргумент назвать нельзя.

Во-первых потому, что, как вполне справедливо сказал главный раввин России Адольф Шаевич (в частности, на открытии 7 Всемирного Русского Собора 16 декабря 2002 года), «евреи только тогда смогут хорошо жить в России, когда в России хорошо будут жить и хорошо себя чувствовать себя русские». В самом деле — не может быть в стране спокойной жизни, если «нервничает» народ, составляющий большинство населения этой страны. Отчего у нас никто не думает о том, что страсти может возбудить и запрет на изучение «основ православной культуры». Если большинству народа отказывают в праве изучать свою культуру — всегда ли в ответ будет покорная реакция? Разве не все чаще звучит вполне резонный вопрос — «Почему у нас такое странное понятие демократии, что это всегда право вето, имеющееся у меньшинства»?

Во-вторых, потому, что появившаяся у некоторых мусульманских лидеров привычка шантажировать «второй Чечней» является дурным свидетельством о самом исламе. Отчего это любое несогласие воспринимается ими как повод к гражданской войне? Как вы воспитываете своих прихожан, если по вашим же словам они только и ждут повода сорваться в джихад?