Основы искусства речи - [118]

Что ж остается, если память о вас заглохнет, если забудут даже, как вы выглядели, миссис Смит?

Из II! акта постановки Паш город» Торнтона Уайльдера.

28

Э м и л и (встала из могилы и посетила свой дом, когда исполнилось двенадцать лет со дня ее рождения): Я не могу! Я не могу дальше идти... Так быстро все проходит. У нас не будет времени посмотреть друг на друга!.. Я не представляла себе... Так быстро все проходит, а мы никогда не замечали этого. Уведите меня назад, на холм, в могилу. Но нет, подождите! Еще бы раз взглянуть... Прощайте, прощайте все. Прощай Гроверс-Корнерс... Мама и папа. Прощайте, тиканье часов... и мамины подсолнечники... Еда и кофе. И отутюженные платья и теплая ванна... Сон и пробуждение... Как ты прекрасна, земля, если подумать! А разве люди когда-нибудь ясно постигают жизнь, когда они живут, понимают ясно каждое и каждое ее мгновенье?

Голос ведущего: Нет. Святые и поэты, может быть, те постигают.

Э м и л и: Я готова вернуться назад.

Из III акта постановки «Наш город» Торнтона Уанльдера.

29

Эссекс(обращаясь к королеве Елизавете):

Была б нам суждена иная встреча - как были бы мы счастливы...

Но нас друг с другом разлучает корона. Я должен умереть. Признаться надо в этом... с этого начать...

Я должен вам сказать, что если бы не королевство, Счастливей нас влюбленных не найти. И даже,

Если бы не королевой были вы, а я - не претендентом на престол,

Сам бог и на земле, и в небесах, и в преисподней

Тщетно бы искал другой пример любви

Столь совершенной. Запомните... Я обречен на смерть...

Могу признаться вам всем сердцем-

Расставаясь с жизнью, на земле я покидаю только вас.

И все же если жить мне суждено, то стал бы Вашей смертью я иль вы - моей...

Максуэл.; Андерсон, Королева Елизавета.

30

Хочу тебя прославить,

Тебя, пробивающегося сквозь метель зимним вечером,

Твое сильное дыхание и мирное биение твоего сердца в

тяжелых доспехах,

Твое черное цилиндрическое тело, охваченное золотом

меди и серебром стали, Твои массивные борта, твои шатуны, снующие у тебя по бокам,

Твой размеренный гул и грохот, то нарастающий,

то теряющийся вдали,

Твой далеко выступающий вперед большой фонарь,

Твой длинный белый вымпел пара, слегка розоватый

в отсветах,

Густые темные клубы дыма, изрыгаемые твоей трубой,

Твой крепко сбитый остов, твои клапаны и поршни,

мелькающее поблескиванье твоих колес,

А сзади состав вагонов послушных, охотно

бегущих за тобою

И в зной и в дождь то быстро, то медленно,

но всегда в упорном беге.

Ты - образ современности, символ движения и силы,

пульс континента;

Приди послужить музе и уложись в стихи таким,

каким я тебя вижу,

Внося с собой бурю, порывы ветра и хлопья валящего снега, Днем предваряемый звоном сигнального колокола,

Ночью - молчаливым миганьем твоих фонарей.

Горластый красавец!

Мчись по моим стихам, освещая их мельканьем твоих

фонарей, оглашая их бесшабашным шумом, Буйным, заливистым хохотом твоего свистка,- будя эхо, грохоча, сотрясая землю, все будоража, Подчиняясь только своим законам, идя своим путем,

Голос твой - не слезливая арфа и не бойкий рояль,

А пронзительный крик, повторяемый скалами и холмами, Далеко разносящийся вдоль прерий и по озерам И к вольному небу - весело, сильно, задорно.

Уолт У и т м е и, Локомотив зимой.

31

В будущем, которое мы стремимся освободить от тревог и опасений, перед нами открывается мир, построенный на основе четырех неотъемлемых свобод человека.

Первая из них - свобода слова где бы то ни было на свете.

Вторая - свобода религиозных культов везде и всюду на свете.

Третья - свобода от нужды, которая, согласно принятым во всем мире понятиям, означает взаимопонимание в сфере экономических отношений, обеспечивающее для каждого государства мирную зажиточную жизнь его граждан всюду на свете.

Четвертая свобода - это свобода от страха, которая, говоря теми словами, означает сокращение во всем мире вооружений в такой степени, в такой полной мере, что ни одно государство не будет в состоянии совершить акт агрессии против любого своего соседа нигде на свете.

Из речи «О четырех свободах* Франклина Д. Рузвельта.

32

Отныне да не посмеет ни один из нас лгать, ибо мы видели, что искренность побеждает и вне нас и внутри нас; что здесь нет никаких исключений; что никогда с тех пор, как земля стала плотной материей, обман, уловки или хитрость не пленяли ни одной ее малейшей частицы; что даже под защитой богатства или высокого положения в штате и в самой республике лукавый и низкий человек не избежит разоблачения и презрения -- и что никогда душу не обманешь; что стяжение без доброжелательства тлетворно, и никогда ни на одном континенте земного шара, ни на одной планете, никогда до зачатия человека, ни в сменяющихся периодах жизни, ни в бедствии, ни в расцвете сил - нигде ни при одном жизненном укладе или его преобразовании, никогда и нигде не вырастало существо, кото-, рое инстинктивно ненавидело бы правду.

Из предисловия Уолта Уитмена к изданию «Листьев травы* 1855 г.

33

... У каждого ребенка, возникшего из чрева женщины, бывает время, когда он.как-будто стремглав бежит по темному переулку, где не видно дверей, а сзади ~ охотник, и шаги его звонко раздаются по мостовой. У каждого ребенка - у богатого и бедного, как бы его ни баловали, какой бы уютной и теплой ни была его спаленка,-- бывает время, когда он словно в отзывающейся гулким эхом пустоте и некому прийти на помощь или услышать его, и шелест сухих листьев, несущихся по улице, кажется шорохом подкрадывающегося Ужаса, а потрескивание старого дома - щелканьем взводимого охотником ружейного курка. И даже если взрослые любят маленьких, заботятся о них, они ничем не могут помочь, когда те смотрят в могилу и в широко открытые глаза -- окна в наполненной страхами детской - без всякой надежды на помощь и утешение... самое ужасное и волнующее из всего -- трогательная покорность, с которой ребята принимают свою долю. Да хранит бог малышей! Они расплачутся при виде сломанной игрушки, но с мужеством сжигаемого на костре праведника загородят мать от руки убийцы и перенесут то, что никогда не знали отца. Смерть котенка заставит их рыдать, уткнувшись в такие родные колени матери, а, может быть, придет время, они будут лишними в доме, и тогда они уложат свои пожитки в старую картонную коробку, перевяжут ее бечевой и пойдут искать другую улицу, другой дом, другую дверь. Да сохранит их бог! Они перенесут... Ветер и холодный дождь... Они перенесут.