Основы индийской культуры - [18]

[31]. Но постоянные отступления мистера Арчера в иррациональную экстравагантность не in loco. Мы очень быстро обнаруживаем – и это есть третий и самый существенный порок книги, после недопустимого мотива ее написания и преднамеренного искажения истины, – что автор по большей части ровно ничего не знает о тех вещах, которым выносит самоуверенный приговор. Вот что он сделал – собрал в памяти все недоброжелательные высказывания, прочитанные им об Индии, перемешал их с собственными поверхностными наблюдениями и представил эту порочную и легковесную компиляцию как оригинальный труд, хотя его единственным подлинным вкладом следует считать бодрую самоуверенность в изложении мыслей, полученных из вторых рук. Это не честное критическое исследование, а журналистская дешевка. Автор явно не специалист в области метафизики, которую презирает как пустую игру ума, тем не менее он пускается в многословные рассуждения по поводу ценности индийской философии. Рационалист из тех, для кого религия есть заблуждение, психическое расстройство, прегрешение против разума, он, тем не менее, рассуждает о сравнительных достоинствах религий, отводя proxime accessit[32] христианству, похоже, главным образом потому, что христиане не принимают собственную религию всерьез – пусть читатель не смеется, ибо автор не шутя приводит этот невероятный довод – и обрушивается на индуизм. Он признает свою некомпетентность в области музыки, что, однако, не мешает ему отнести индийскую музыку к разряду безнадежно плохой. Его суждения об архитектуре и искусстве отличаются поразительной узостью, но он со свободной щедростью выносит им целиком отрицательные оценки. Можно было бы ожидать, что он лучше разбирается в драматургии и литературе, но потрясающая поверхностность его суждений и доводов заставляет недоумевать, каким же все-таки образом он заслужил себе репутацию литературного и театрального критика; вывод таков: либо, занимаясь европейской литературой, он использовал совершенно иные методы, либо в Англии очень легко создать себе репутацию в этой области. Невежественное искажение фактов, легкомысленная бравада, с которой он судит о вещах, которые не потрудился изучить, составляют основу притязаний этого критика на право писать об индийской культуре и авторитетно осуждать ее, как проявление неслыханного варварства.

Я обратился к работе мистера Арчера не потому, что искал квалифицированное суждение об индийской цивилизации извне или даже поучительное негативное исследование о ней. В конечном счете, только те, кто обладает культурой, способны судить о внутренней ценности ее плодов, ибо лишь они могут полностью проникнуться ее духом. К иностранным же критикам мы можем обратиться только за помощью в выработке сравнительных оценок – что чрезвычайно важно. Если же по какой-то причине мы вынуждены были бы обратиться к иностранным источникам для формулировки определяющего взгляда на эти вещи, то в каждой области следовало бы обращаться только к авторитетным специалистам. Для меня не имеет значения, что пишет об индийской философии мистер Арчер или доктор Гау или неназванный английский профессор из книги сэра Джона Вудроффа, мне достаточно знать, что думают об этом Эмерсон или Шопенгауэр, или Ницше, эти три совершенно разных ума величайшей мощи, что говорят такие мыслители, как Казинс и Шлегель, мне достаточно отмечать растущее воздействие на мировое сообщество некоторых философских концепций Индии, прослеживать их параллели в развитии ранней европейской мысли, видеть подтверждение древней индийской метафизики и психологии в открытиях наисовременнейшей науки. По вопросам религии я не стану обращаться к мистеру Хэролду Бегби или к другому европейскому атеисту или рационалисту, чтобы узнать их мнение об индийской духовности, я скорее посмотрю, какое впечатление она производит на непредубежденных людей с религиозным чувством, ибо только они и могут об этом судить – скажем, такой духовный и религиозный мыслитель, как Лев Толстой. Сделав поправку на неизбежную предубежденность, я, быть может, даже вознамерюсь узнать, что думает культурный христианский миссионер о той религии, которую он уже больше не может отвергать как варварское суеверие. По вопросам искусства я не стану интересоваться мнением среднего европейца, так как ему ничего не известно о духе, смысле и технике индийской архитектуры, живописи и скульптуры. Первый, к кому я обращусь, будет признанным авторитетом в данной области, таким как Фергюсон; критиков типа М. Хавелла я бы отвел за их излишнюю пристрастность; от Окакуры же или Лоуренса Биньона я, по меньшей мере, могу чему-то научиться. В области литературы я, теряюсь, не могу припомнить ни одного талантливого и уважаемого западного автора, который был бы непосредственно знаком с литературой на санскрите или пракритах, а мнение, основанное на переводах, может касаться только содержания, которое, кстати, в большинстве переводов индийской литературы становится мертвым и лишенным дыхания жизни. Но даже при этом известное замечание Гете по поводу «Шакунталы»