Основатели и Империя - [32]

– Не слишком оригинальная мысль, Тори. Твой сон в летнюю сушь пропал впустую.

– Не согласен. Пойдем дальше: что такое Хэвен? Не является ли он частью Фонда? Можно сказать, что это часть фондовского пролетариата. Если мы победим, то можно будет говорить о том, что победил Фонд – победил очередного правителя.

– То, что ты хочешь победить, еще не означает, что победишь. Не будем делить шкуру неубитого медведя.

Торан поморщился.

– Бай, у тебя просто плохое настроение, и ты хочешь, чтобы у меня оно тоже испортилось. Если не возражаешь, я посплю.

Байта не слушала. Она куда-то смотрела, вытягивая шею, потом хихикнула, сняла очки и продолжала смотреть, заслоняясь от солнца рукой.

Торан привстал и повернулся, стараясь проследить ее взгляд. Смотреть было не на что, кроме, разве что, долговязого чудака, забавлявшего толпу стойкой на руках. На пляжах было полно самодеятельных акробатов, готовых за монетку-другую завязаться узлом. Проходивший мимо полицейский патруль стал гнать акробата, и тот, стоя на одной руке, другой сделал насмешливый жест. Полицейский угрожающе двинулся на акробата, но, получив удар ногами в живот, отлетел назад. Акробат был уже на ногах и пустился бежать, а толпа, явно сочувствуя шуту, задержала полицейских.

Шут зигзагами бежал по пляжу. Несколько раз он собирался остановиться, но так и не остановился. Патруль пошел дальше, толпа рассеялась.

– Интересный тип, – заметила Байта с явной симпатией.

Торан равнодушно согласился. Шут тем временем подошел ближе, и его можно было хорошо рассмотреть. Худое лицо собиралось в большой нос с широкими крыльями и мясистым кончиком, похожий на хобот. В костюме, тесно облегающем длинные тонкие конечности и маленькое туловище, шут был похож на паука и так же легко и изящно двигался.

На него нельзя было смотреть без улыбки.

Шут, казалось, почувствовал их взгляды, потому что, уже пройдя мимо, остановился, резко повернул назад и подошел. Его большие темные глаза остановились на Байте, и ей стало не по себе. Шут улыбнулся, отчего лицо его стало только печальнее, и заговорил замысловатыми фразами, как принято в центральных секторах Галактики.

– Если бы разум, дарованный мне духами Галактики, был в моей власти, я бы сказал, что такая женщина может существовать лишь в мечтах, в которых и состоит реальность для мятежного разума. Я готов отказаться от власти над своим разумом и поверить тому, что говорят мне мои очарованные глаза.

– О-о-о! – сказала Байта, удивленно расширив глаза.

Торан рассмеялся.

– Ах ты, очаровательница! Бай, подари ему пять кредитов, он заслужил!

Шут тут же отступил на шаг.

– Не нужно, моя госпожа, не пойми меня неверно. Я говорил не ради денег, а ради твоих ясных глаз и милого лица. Что ж, благодарю, – и Торану. – Неужели она думает, что в его глазах солнце?

Вновь обернувшись к Байте, шут заговорил громче и быстрее:

– Нет, не только ради глаз и лица, но и ради ума – ясного, твердого и доброго.

Торан поднялся на ноги, надел рубашку, которую все четыре дня лишь носил с собой, и шагнул к шуту.

– Слушай, парень! Скажи, что тебе надо, и перестань смущать даму.

Шут испуганно отступил и сжался.

– Я не хотел никому зла. Я здесь чужой и, говорят, не в своем уме. Но я умею читать по глазам. У этой дамы не только прекрасные глаза, но и доброе сердце, и я думал, что она сможет помочь мне в моем несчастье.

– Пять кредитов помогут твоему несчастью? – сухо спросил Торан и протянул шуту монету.

Шут не пошевелился, и Байта сказала:

– Тори, позволь, я сама с ним поговорю. Глупо обижаться на его речи: у него такая манера. Наши слова могут показаться ему столь же странными.

Что с тобой? – спросила она у шута. – Ты боишься патруля? Не стоит, он тебя больше не тронет.

– О нет, он не больше, чем ветерок, поднимающий пыль, потревоженную моими ногами. Я страшусь другого, что подобен буре, разбрасывающей и сталкивающей миры. Вот уже неделю я сплю на городских улицах и скрываюсь в городской толпе. В поисках помощи я заглядывал в тысячи глаз, – последние слова он произнес с заметным волнением, отразившимся и в больших глазах, – и вот, я нашел тебя.

– Я рада помочь, – сказала Байта, – но поверь, друг, я не смогу защитить тебя от бури, разбрасывающей миры. Конечно, я могу…

Раздался мощный голос:

– Ах ты, грязный негодяй!

К ним бежал обиженный полицейский с красным от жары и злобы лицом.

– Вы, двое, держите его! – кричал он, размахивая пистолетом. – Не дайте ему уйти!

Мощная рука полицейского легла на худое плечо шута, и тот заскулил.

– Что он сделал? – спросил Торан.

– Что он сделал? Что он сделал? Сейчас узнаете! – полицейский полез в пристегнутый к поясу карман, вынул красный носовой платок, вытер потную шею и, смакуя, произнес. – Он бежал! Вот что он сделал. Приметы разосланы по всему Калгану, и я узнал бы его раньше, если бы он стоял на ногах, а не на своей птичьей голове, – и победоносно встряхнул свою жертву.

– Откуда он бежал, сэр? – спросила Байта с улыбкой.

Полицейский возвысил голос. Собиралась толпа, она таращила глаза, гудела, и полицейский все больше проникался чувством собственной значимости.

– Откуда он бежал? – театрально воскликнул он. – Я надеюсь, вы слышали о Муле?