Османец - [198]

— Монсиньор Мочениго сообщил мне, что вы привезли жизненно важные новости, — вместо приветствия произнёс он. — Расскажите мне их.

— Для начала я назову своё имя, ваше святейшество, — сказал Энтони. — Я — Хоквуд, известен как Хоук-паша. Я служил туркам.

Пий V выпрямился в кресле.

Когда Энтони рассказал о падении Фамагусты и последующих событиях, Папа Римский не отрываясь смотрел на него. Когда он замолчал, на некоторое время установилась тишина. Потом Пий V произнёс:

— Ты служил неверным против нас. Назови хоть одну причину, по которой я не должен немедленно передать тебя инквизиции.

— Монсиньор Мочениго сначала думал точно так же, пока не понял суть моего предложения, ваше святейшество.

Пий V выслушал Энтони и сказал:

— Действительно, пути Господни неисповедимы. Я поклялся ниспровергнуть антихриста, прежде чем умру... И не являешься ли ты оружием, которое я должен использовать для этого? Всё-таки Мочениго прав. Я не знаю, как долго продержится союзнический флот после известия о падении Фамагусты. Но ты англичанин, а это нация отступников. Какую религию ты исповедуешь, монсиньор?

Энтони был готов к этому вопросу.

— Я истинно верующий, ваше святейшество.

— Что ж, в таком случае пути Господни не настолько уж неисповедимы. Я дам тебе письмо к испанцу.

— Ставя на карту будущее христианства, отклонил бы он моё прошение, если бы я был протестантом? — спросил Хоквуд Виньеро.

— Впоследствии совершенно точно. Католики видят в учениках Лютера прямой вызов Богу, который в конечном итоге существует лишь в человеческом сознании.

Но времени для метафизических споров не было. Уже наступил сентябрь, прошёл месяц с момента падения Фамугусты. Вскоре погода ухудшится, и не останется надежды на сохранение союзнического флота хотя бы ещё на несколько месяцев, если его не воодушевить победой. Энтони не представлял, как долго можно скрывать новости о катастрофе на Кипре.

Из Рима они поехали в Чивитавеккью, где взошли на борт галеры Папы Римского и этой ночью же направились на юг к Мессинскому проливу. За два дня они миновали скалу Сцилла и водоворот Харибда и вышли в широкий пролив, который отделял Италию от Сицилии. Там находился союзнический флот, состоявший из кораблей Венеции, папства, Генуи и Испании.

— Я должен сказать тебе, что отныне ты должен быть ещё более осторожен, Хоквуд, — предупредил Виньеро. — Среди командиров-венецианцев два младших Бригадино. Они ещё не знают о гибели брата, как и о том, какой была его смерть.

Вид флота воодушевил Хоквуда. Он подсчитал, что здесь находится около трёхсот судов самых разных видов — от маленьких галер и до океанских галеонов.

Наибольший интерес для него представляли шесть огромных галеасов, пришвартованных друг к другу и действительно походивших на настоящие крепости. Раньше он видел эти громадные суда лишь издалека, его опытный глаз сразу мог определить как их слабые, так и сильные стороны. В безветренную погоду им нужно было несколько рядов вёсел, однако при сильном ветре вёсельные отверстия приходилось быстро закрывать.

«И всё же, если их использовать в подходящую погоду, они могут, — думал Энтони, — быть разрушительной силой в любом сражении».

На кораблях трепетали вымпелы и флаги, кругом копошились люди. Умопомрачительный шум и невероятное зловоние наполняли воздух. Корабли очень давно находились в проливе.

Никто не обратил внимания на галеру Папы Римского — здесь было несколько судов под римскими флагами, — когда она вошла в бухту Мессины, в которой дон Хуан Австрийский расположил свой штаб. Хоквуду пришлось подождать, пока письма от Папы Римского и от дожа попадут к главнокомандующему союзнического флота.

Энтони чувствовал, что у него есть больше чем просто шанс, смотря на флот, который, он сразу понял, не столь велик, как флот Али-паши, и команды которого несомненно устали от долгого пребывания в порту. Если он сумеет реализовать свой план... Если только дон Хуан захочет выслушать его.

Вскоре Энтони понял, что смотрит на молодого человека, сидящего за столом в дальнем углу комнаты. «Очевидно, это один из секретарей дон Хуана», — подумал он. Тот что-то усердно писал, изредка поглядывая на вошедшего богатыря. Лицо его было немного вытянутым и грустным, но глаза живыми.

В конце концов любопытство взяло верх, и юноша произнёс:

— Извините, монсиньор, мне не верится, что вы венецианец.

— Я вовсе не венецианец, — сказал Энтони. — Предполагаю, вы можете сказать, что я англичанин, хотя никогда не ступал ногой на эту землю.

— В таком случае вы такой же странник, как и я.

— Вы, сударь? Я бы сказал, что вы испанец и служите испанскому командиру.

— Действительно, это так, монсиньор. И всё же я приговорённый в Италии беглец и должен потерять правую руку по возвращению в Испанию. — Он слабо улыбнулся. — Если только я не смогу это сделать на поле битвы. Поэтому я нанялся на службу принцу. Если я добуду славу, когда мы встретим турок, может, я смогу рассчитывать на лучшее.

— Дуэль?

— Драка. Во время которой мой противник потерял немного крови. Я был вынужден покинуть свою страну и родителей и жить в ссылке. Но кем вы, монсиньор, будете без моей правой руки? — Он демонстративно осмотрел её. — Это рука, которой я пишу.