Ослик Иисуса Христа - [97]

Но не тут-то было. Внезапно кот вырвался и спрыгнул на землю. Спрыгнув на землю, он немедленно зашипел, вскинул хвост. И что ж? Да ничего. Спустя минуту кот уже сидел на своём прежнем месте и как ни в чём не бывало опять орал, «взывая о помощи».

Поначалу Ослик опешил (и тут развели, надо же!), но вскоре обида прошла и он улыбнулся: можно ли вообще обижаться на кота? Глупо даже. На память пришёл один случай, рассказанный Ириной Ясиной в своей «Истории болезни» («История болезни. В попытках быть счастливой»). «Соседский крупный белый кот, – пишет Ясина, – стал бродить вокруг нашего дома». Как выяснилось, кота выгнали. Ирина Евгеньевна поставила ему мисочку с едой и всё порывалась спросить у хозяев (бывших хозяев кота), а как они вообще представляют его дальнейшую судьбу?

Да никак. Что же касается происшествия у Яузы – Ослик пережил сильнейший стресс. Он вдруг увидел образ (точный, как ему показалось, образ) и увлёкся им. Кот, которого он спасал, в его представлении был населением авторитарной страны (люди хорошие, электорат плохой), а сам Генри – гаджетом («Дарвин Аллигатором», к примеру), призванным пробудить в людях чувство собственного достоинства.

Вернувшись на Солянку, Ослик ещё раз переосмыслил случившееся и кое-что добавив, написал рассказ под названием «Парадокс добродетели». Как вскоре выяснится, «Добродетель» станет последним «литературным опытом» Генри в ходе его земной жизни. В дальнейшем он сочинит ещё с десяток коротких эссе (и даже роман), но уже на Марсе, в лаборатории Nozomi Hinode Inc., где собственно и проведёт остаток своих дней.

Относительно самого рассказа – рассказ, в сущности, подводит итог блужданиям Ослика вокруг всякого рода ценностей (своих и, в некоторой степени, общечеловеческих). Кот, взобравшийся на дерево в лютую стужу и жалобно мяукающий (а на самом деле – просто мяукающий), как ни странно, многое прояснил. «Люди – что коты. Стремясь понять их „мяуканье“, легко ошибиться», – заподозрил Генри. Да и можно ли вообще научить кота критическому мышлению?

По сюжету, некто Кэндзи Оохаси (уже немолодой человек из Токио) приезжает с туристической целью в Крым (бывшая Украина) и останавливается в Алуште, на берегу Чёрного моря. Впереди у него две недели отпуска, череда экскурсий вдоль полуострова и новые впечатления.

(Образ Кэндзи Оохаси Ослик взял из «Подземки» Мураками. В реальности этот Кэндзи – один из пострадавших от химической атаки, предпринятой религиозной сектой «Аум Синрикё» в токийском метро 20 марта 1995 года. Теракт принципиально изменил жизнь Оохаси. Он хоть и остался жив, но потерял работу и страдает от так называемого ПТС – посттравматического синдрома. ПТС при отравлении зарином проявляется главным образом в серьёзных нарушениях психики. Вот Оохаси-сан и страдает этими нарушениями.)

В Алуште, несмотря на всеобщую убогость и некоторую специфику нравов, Кэндзи Оохаси чувствует себя на удивление комфортно. Он устроился в частном отеле на окраине города (район и до сих пор местные называют «профессорским уголком», хотя никаких «профессоров» там давно уже и в помине нет). У Оохаси довольно роскошный номер, а расположен этот номер на последнем этаже – с террасой и видом на море. (Похоже, здесь Ослик испытывает некоторое влияние Джони Фарагута с его «планетарием» на Мясницкой – тоже под крышей, с видом на звёзды и расположенном в «Доме трёх композиторов». Лист, Чайковский и Дебюсси в данном случае играют ту же роль, что и «терраса с морем» у Оохаси – создают возвышенную атмосферу интеллигентности.)

И вот однажды, прогуливаясь вдоль набережной, Кэндзи услышал крики о помощи. Он огляделся и вдруг приметил в воде (метрах в двадцати от берега) машущую руками женщину. Она явно тонула, и Оохаси бросился её спасать. События развивались чрезвычайно стремительно. Думать было некогда. Кэндзи повиновался инстинкту.

Он с разбегу кинулся в море, схватил несчастную (довольно тяжела, промелькнуло в голове) и стал грести к берегу. Как назло задул ветер, волны мешали плыть, но Оохаси плыл. «Откуда и силы взялись», – вспоминал он позже. Когда же их в последний раз накрыло волной (а отступала волна – вечность, словно при замедленной съёмке), Кэндзи не мешкая собрался и что было мочи вытолкнул наконец бедную женщину на сушу.

С минуту-другую оба лежали без движения.

Кэндзи не мог надышаться, а его «утопленница» лишь улыбалась, глядя в пространство. «Спасая человека, вы и сами будто спасаетесь, – пишет Ослик. – Жизнь кажется не такой уж и напрасной. Кто спасал кого-нибудь, знает – прекрасное чувство освобождения от множества предыдущих сомнений и комплексов».

Да не тут-то было. Отдышавшись, Кэндзи явственно услышал смех. Люди на пляже громко смеялись. Некоторые из них даже привстали и, указывая на Оохаси, издавали лающие звуки и грязно ругались. «Невыносимо лающая речь, – отметил про себя Кэндзи. – Неужели и Пушкин (Александр Пушкин – гордость их нации) тоже гавкал?» Может, и так – разочарование приходит внезапно. В этом месте Ослик делает небольшое отступление о безотчётной (а порой и необоснованной) гордости за что-либо и вскоре приходит к выводу: ссылайся на Пушкина или нет – умней не станешь. Но вернёмся к Оохаси (и что он забыл в Крыму?).