Ослеплённый разочарованием - [2]

С тех пор, как он узнал, что за ним наблюдают, ему стало иногда казаться, что он ощущает взгляды тюремщиков на себе, знает, когда они смотрят на него; в эти моменты он с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться, как ни неуместен был бы здесь смех человека. Они думают, что он безвольный получеловек-полутруп с атрофировавшимся телом, изредка собирающий остатки жизненных сил, чтобы вновь и вновь бросаться на наклонные стены в безнадёжных и калечащих попытках добраться до забранной прутьями дыры в потолке. Не тут-то было! Он смог их обмануть! Да это ещё не всё!

Приваливаясь к лежанке боком, за несколько месяцев, — благо, свободного времени было с избытком, — он незаметно расшатал железный штырь, скреплявший ножку с полом. Он не знал, зачем тот ему может понадобиться, но чувствовал, что такой момент придёт. И, может быть, очень скоро…

Новую звезду на чёрном небе он заметил сразу. Слишком хорошо знал свой кусочек звёздного покрывала. Новая крупица света привлекла его внимание. Весь следующий день он с нетерпением ждал заката. В эту ночь ему показалось, что звёздочка немного увеличилась. Было в ней ещё что-то необычное. Когда он напрягал зрение, ему казалось, что в сторону от звезды отходит маленькая чёрточка. И он не ошибался.

От ночи к ночи звезда становилась больше и больше. Роскошный лисий хвост, — именно такие ассоциации возникли бы у него, если бы он был охотником, — переливался огнём, полыхал живой рыжиной. Теперь звезду можно было видеть даже днём. Когда огненный шар заслонил половину его оконца, он впервые за годы заточения услышал доносящийся из-за стен тюрьмы шум.

Однообразный и монотонный гул. Словно сотни людей тянули какую-то песнь. Или молитву…

Скоро что-то должно случиться…

Была ночь, и летящая из космоса звезда освещала большую часть камеры. Песнопения усилились настолько, что он мог даже разобрать отдельные слова. Жаль только, что слова были чужого, непонятного языка.

Скрежет прервал размышления узника. В стене обозначилась щель; в расширяющейся прорехе мерцал укрощённый человеком огонь.

Наконец-то! За ним пришли! Как долго он ждал этого, как долго готовился!

Он вырвал из пола расшатанный клин и зажал его в зубах, сбросил рваную одежду, чтобы не стеснять ею движения, взлетел под потолок, цепляясь за едва заметные, но так знакомые выемки в кладке, дотянувшись до решётки, повис на ней.

В камеру вошли три фигуры в длинных чёрных хламидах, лица спрятаны глубоко под капюшонами. Один держал в руке кандалы, другой короткий кистень, последний освещал путь факелом.

Они застыли в неожиданности; чтобы понять, куда подевался заключённый, им потребовалось бы всего лишь несколько секунд, но их у них не было.

Он сорвался с решётки, в полёте пробил острым штырём череп единственного вооружённого из тройки надсмотрщиков, ударил коленом в живот врага с кандалами и, дёрнув их, захлестнул руки факельщика. Перехватив горящую палку, он махнул ею по спине согнувшегося в три погибели врага и ткнул древком второго в голову. Он не знал, куда попал, — в глаз ли, в ухо, — под капюшоном не было видно, но фонтанчик крови, выброшенный вслед уходящей деревяшке, показал, что удар прошёл не зря.

Стены тюрьмы лишились покоя; щель сужалась. Он выпрыгнул наружу, оставив в своём прежнем обиталище два трупа и одного почти что мертвеца в занимающейся пламенем хламиде.

Он оказался в небольшом зале. У дальней стены стоял ещё один в хламиде, видимо только что осыпавший ударами плётки рабов, крутящих раздвигающий стены ворот. Сейчас он застыл, то ли от изумления, то ли от испуга, а может и от того, и от другого вместе?

Безымянный воин бросился к нему, намереваясь ударить факелом в живот; почти у самой цели тело его, будто подчиняясь глубинным инстинктам, ушло в сторону от сабли, появившейся из складок хламиды, и безымянный воин упал на пол, проскользив по камням, обдирая спину, но всё же подбил ноги противника. Тот рухнул лицом вперёд, а Безымянный, перевернувшись, ударил его в спину и давил на древко до тех пор, пока не услышал, что оно царапает пол.

Подхватив саблю из руки убитого, воин огляделся. Тяжёлая двухстворчатая дверь, окованная полосами металла, и одна створка немного приоткрыта. Надо бежать. Только освободить рабов.

Безымянный окинул помещение долгим взглядом. Если здесь и есть ключи, найти их будет сложно. Попытаться разрубить замок.

Воин подошёл к вороту и ужаснулся, сразу не поверил своим глазам. Замка не было. Цепь была пропущена через щиколотки людей и обросла их плотью. Оба её конца были прикреплены к кольцу на ручке ворота. Безымянный в очередной раз поразился извращённости и бесчеловечности тюремщиков. Ну, что ж, если он не сможет освободить бедняг полностью… то хотя бы частично!..

Цепь перерубать не пришлось. Воин разрубил ручку ворота. Рабы вышли из-за колеса и, выстроившись цепью, широко расставив руки, пошли на Безымянного воина.

Он увидел в их глазах животный голодный блеск. Только теперь он заметил, как мало они похожи на людей.

Отступив от них, он подобрал плеть с пола и замахнулся на зомби. Страх перед ней крепко укоренился в их сознании, если таковое присутствовало в иссохших мозгах, и это помогло воину.