Ослепительный оскал - [5]

– Что вам нужно?

Когда он замолчал, его губы втянулись в рот.

Я открыл блокнот и держал наготове карандаш.

– Моя фирма проводит обследование.

– Здесь вам делать нечего.

Его рот с ввалившимися губами захлопнулся и вслед за ним захлопнулась и дверь.

Дверь следующего дома была открыта. Я заглянул прямо в гостиную, где теснилась старая мебель «Гранд Рапида». Когда я постучал в дверь, она стукнулась об стену.

Парень под перцовым деревом выглянул из-под крыла, которое он полировал.

– Вы просто заходите. Она рада будет вас видеть. Тетушка всех рада видеть... мистер, – добавил он, намеренно сделав паузу, и повернулся ко мне спиной.

Откуда-то из глубины дома послышался голос. Он был старческий и надтреснутый, но звучал плавно, как песня.

– Это ты, Холли? Нет, это не Холли. Все равно, входите, кто вы ни были. Вы, должно быть, из моих друзей, а они навещают меня, потому что я не могу выйти. Так входите же.

Речь лилась без пауз, и слова нанизывались друг на друга в приятной южной манере, когда звуки как бы слегка размыты. Я последовал за ними, как иголка за ниткой, через гостиную, по короткому коридору, через кухню в смежную с ней комнату.

– Когда-то я принимала гостей в гостиной, и не так уж давно это было. Только недавно доктор сказал мне: «Теперь, милочка, ты должна оставаться в постели, и не вздумай больше готовить, пусть Холли делает это за тебя». Вот я здесь и лежу.

Комната была маленькая и почти пустая, освещенная и вентилируемая небольшим открытым окном. Голос доносился с кровати у окна. Прислонившись к груде подушек в изголовье, на меня смотрела негритянка. Улыбка светилась на ее исхудавшем сером лице и в больших, как фонари, глазах. Улыбающиеся синие губы продолжали плести ниточку разговора.

– Это для меня вредно, он сказал, потому что мои суставы серьезно повреждены артритом, и если я буду повсюду расхаживать, как прежде, мое сердце непременно сдаст. Он сказал, что я из поколения упрямцев, а я рассмеялась прямо ему в лицо, просто не могла удержаться. Этот молодой доктор – мой большой друг, и я не слишком-то придаю значения его словам. А ты, сынок, не доктор?

Ее глаза ласково смотрели на меня, синие губы улыбались. Я ненавижу ложь, когда на моем пути встает элемент человечности, но пришлось солгать:

– Мы проводим опрос радиослушателей Южной Калифорнии. Я вижу, что у вас есть радио.

На маленьком, под слоновую кость, столике, между ее кроватью и стеной стоял радиоприемник.

– Конечно есть, – ответила она разочарованным тоном.

Ее верхняя губа с едва заметным усилием собралась во множество вертикальных морщинок.

– Он работает?

– Конечно же, работает.

Ее настроение повысилось. Мой вопрос дал ей пищу для разговора.

– Я не стала бы держать в комнате радио, которое не работает. Я слушаю его утром, днем и вечером, и выключила только когда вы постучали в дверь. А когда вы уйдете, я снова включу его. Но не спешите. Входите и присаживайтесь. Я люблю заводить новых друзей.

Я сел на единственное кресло-качалку возле кровати. Оттуда я мог видеть дверь соседнего бунгало и открытое кухонное окно.

– Как твое имя, сынок?

– Лью Арчер.

– Лью Арчер, – повторила она медленно, будто оно было коротким звучным стихом. – Красивое имя, очень красивое. А моя фамилия Джонс, по покойному мужу. Все зовут меня тетушкой. У меня три замужних дочери и четыре сына в Филадельфии и Чикаго. Двенадцать внуков, шесть правнуков, вот как. Посмотришь мои фотографии?

Стена над приемником была увешена фотографиями.

– Тебе, должно быть, не мешает немного отдохнуть. И много платят за такую работу, сынок?

– Немного.

– На тебе хорошая одежда, сынок, пусть это тебя не беспокоит.

– Это только временная работа. Я хотел вас спросить, есть ли радио у ваших соседей. Я не мог добиться ответа от мужчины из соседнего дома.

– Это от Тоби? Он такой угрюмый! У них есть радио и телевизор.

Она вздохнула от зависти и покорности.

– Ему принадлежит полквартала недвижимого имущества на Гидальго-стрит.

Я сделал в блокноте ничего не значащую закорючку.

– А как насчет другой стороны улицы?

– Только не у Энни Неррис. Я тоже была набожная, как Энни, когда могла распоряжаться своими ногами, но я не была такой упрямой. Она находит стыд даже в радиомузыке. Энни утверждает, что это новое изобретение дьявола, а я сказала ей, что она не идет в ногу со временем. Она даже не позволяет своему мальчику ходить в кино, и я сказала ей, что с мальчиком могут случиться куда более скверные вещи, чем невинные развлечения. Могут и случаются.

Она замолчала. Ее шишковатая рука с трудом поднялась с покрытых простынью колен.

– Слышите? Говорят о дьяволе.

Повернувшись всем телом, она обратила лицо к окну. За стенами дома напротив спорили два женских голоса.

Один из них густое контральто явно принадлежал полной негритянке. Я уловил обрывки сказанной ей фразы: «так слушайте... из моего дома... строить глазки моему сыну... убирайтесь... мой сын...»

Другой голос был сопрано, резкое от страха и гнева.

– Неправда! Это ложь! Вы сдали мне комнату на месяц... Низкий голос рассек его как удар.

– Убирайтесь... Укладывайтесь и убирайтесь! Можете получить остаток денег за оставшиеся дни. Они понадобятся вам на спиртное, мисс Чампион. Дверь снова хлопнула и юношеский голос проговорил: