Осквернители - [7]

Непес стал после того ученым. Он теперь не разрешал даже на сто шагов подплывать к берегу. Переживал за баржу, за ценный груз. Он, Непес, капитан; а в барже - горючее для Хорезма, Каракалпакии и Ташауза на всю посевную. Джунаид-хан наверняка знает о горючем... Когда они шли мимо Дарган Ата, кто-то там дробно палил из винтовок, с десяток обойм выпустил. Не то требовали остановиться, не то брали на испуг.

Совсем разболелся Непес-капитан. Аспирин и хина ему не помогали. Разве поправишься в таком холоде без чая, без горячей пищи?

Зуфар подправил одеяла и, покачав головой, протиснулся боком сквозь узкую дверку на палубу.

И сразу же его обдало холодом и жаром...

Прямо перед ним в вихре снега стояли и молчали два человека.

Один из них, в высоченном белом тельпеке, еще более побелевшем от изморози, казался на первый взгляд великаном. Изморозь покрывала и его тонкие, толщиной с ивовый прутик, длинные усы и туркменскую бородку, узкой бахромой обрамлявшую подбородок. Темное лицо посинело от рябинок. Шрам, рассекавший висок, тоже сделался синим...

Туркмен был вооружен. Нет, он был увешан оружием. Просто смешно, сколько он нацепил на себя оружия. Зуфар только в хивинском музее видел такую нелепую фигуру, на которую сотрудники музея, вероятно для смеха, нарочно понавьючили всякие сабли, кинжалы, старые заржавленные пищали.

И у великана в белой папахе сбоку на портупее с офицерским темляком и тяжелой золотой кистью висели казачья шашка и рядом, на животе, гигантский кинжал в черкесских ножнах с насечкой по серебру, а на другом боку впритык один к другому два маузера в полированных деревянных кобурах. Грудь его накрест перехватили пулеметные ленты, набитые винтовочными патронами, и о них колотился громоздкий цейсовский бинокль и еще футляр с чем-то. Солдатские, топорно стаченные патронташи густо, словно бараны у желоба с водой, сидели на ременном грубом поясе. Из-за плеча устрашающе торчало дуло английского винчестера. С руки свисала великолепная, голубевшая бирюзой плеть, а на лаковых сапогах позванивали малиновым звоном шпоры.

Обилие оружия не столько устрашало, сколько вызывало недоумение. Как мог человек, видимо весьма пожилой и уже не слишком крепкого здоровья, таскать на себе такую тяжесть? Грозная амуниция делала его неуклюжим и даже несколько комичным.

Зуфар не рассмеялся лишь потому, что сразу понял, с кем имеет дело. Тут уже не до смеха.

Второй человек, стоявший рядом с воинственным туркменом, выглядел безобидным сусликом. Мягкая лисья шапка с бархатным фиолетовым верхом, надвинутая на соболиные брови, оттеняла влажный блеск нежных по-женски глаз и детскую пухлость безбородого лица еще совсем молодого джигита. Хивинский, шелковый на вате халат не без щегольства облегал отяжелевшее от излишеств тело. Никакого оружия человек в лисьей шапке при себе не имел. А улыбался он, несмотря на вихрь и снег, бесхитростно и даже приветливо, стараясь, видимо, расположить к себе, показать, что здесь он с самыми добрыми намерениями.

Зуфару человек в лисьей шапке был отлично знаком. Легок на помине! Кто не знал в Хазараспе, да и по всему Хорезму Тюлегена-шашлычника, по прозвищу Поэт.

При появлении Зуфара Тюлеген Поэт просиял:

- Э, да это наш друг Зуфар... Я его знаю. Хазараспский простачок. Совсем хорошо. Пастух, а шустрый, вон капитанский тельпек на голове... образованный... в начальство полез.

Слова свои Тюлеген Поэт сопровождал странными ужимками. Он выкручивался и манерничал, будто страх сжимал ему горло.

- Хорошо... - просипел простуженно туркмен. - Тогда давай скорей! Делай! А то холодно на реке, здорово холодно... Буран...

В горле у него угрожающе забулькало, и он замолк.

Жизнь на беспокойной реке приучает быстро соображать, не теряться. Иначе лоцманом и штурманом не сделаешься. Зуфар и вышел при всей своей молодости в штурманы потому, что быстро соображал и, когда нужно, был дерзок и решителен. Но и его ошеломило неожиданное появление на борту баржи вооруженного с головы до пят калтамана. А что с ним оказался такой знакомый, такой обыденный шашлычник Тюлеген, не сулило ничего хорошего. Тюлеген не только жарил очень вкусный шашлык. За Тюлегеном водились дела-делишки. Такая молва шла о нем.

Все толки и подозрения сразу вспомнились Зуфару. Словно что-то его озарило. Неспроста Андрей Палыч в Чарджоу предостерегал. Хитрый старый капитан... У Андрея Палыча нюх волка, а хватка волкодава... Волкопес... Побольше бы в жизни волкопсов, таких, как Андрей Палыч! Эх, как бы хотел Зуфар, чтобы обветренное, хмурое лицо учителя его, капитана Андрея Палыча, выглянуло из снежной завирухи, и прозвучал бы его голос: "Мы тоже волки травленые!"

Но Андрей Палыч сидит в своей конторе в Чарджоу, а принимать решения надо самому.

- На борт вход запрещен! Судно особого назначения! - вызывающе бросил в лицо пришельцам Зуфар.

Не дожидаясь ответа, он добавил:

- Сходите!

Он говорил тоном, не терпящим возражения. Таким будничным тоном предлагают сойти на пристань безбилетным пассажирам, когда пароход стоит у причала в порту.

- Ого! - пробасил воинственный туркмен, и в глазах его проглянула растерянность, смешанная с удивлением.