Осквернители - [21]

Дело, темное и страшное, накладывало на все столь непохожие лица одинаковую печать ужаса перед тем, что должно случиться. Никогда бы в жизни они не собрались вместе. Они не питали друг к другу ничего, кроме брезгливости и вражды. Никакая великая или малая идея не заставили бы их объединиться и собраться вместе. Нет, они слетелись роем мух в шашлычную Тюлегена Поэта лишь потому, что запахло жареным. Они примчались, приехали, пришли, приползли в Хазарасп на призыв, суливший всем им - баям, помещикам, бекам, коммерсантам, банкирам, перекупщикам, ростовщикам, скотопромышленникам, спекулянтам, хищникам - кусок жареного. Им обещали вернуть плантации, каракулевые стада, золото, виноградники, торговые ряды, бойни, банковские конторы, фабрики, хлопкоочистительные заводы, - вернуть все, что отобрали у них рабочие, батраки, дехкане, чайрикеры, дохунды, ремесленники, амбалы, каранды и всякого рода другие безземельные батраки, из кого они пили кровь, тянули жилы...

Роем зеленых мух слетелись они сюда, сидели на грязных паласах, ели шашлык, запивали его без конца чаем, приглядывались, принюхивались и ждали, что им скажут. Ждали с нетерпением и холодком страха. Они боялись! Среди них едва ли нашелся хоть один, кто бы не праздновал труса. Они прятали глаза и лица, не решались называть себя, хотя и понимали, что встреча их предусмотрена, что их собрали договариваться и решать многое, о чем им передавали шепотом, на ухо, таинственные вестники, о чем до сих пор они осмеливались думать лишь в тиши ночей.

Они обливались потом от страха. Намек, подозрительный взгляд, неудачное слово хватали за сердце, леденили мозг, вызывали дрожь.

Всех встревожил приход Хужаева. По его обличью они поняли, что он ответственный работник. Карман его пальто топорщился. Явно там лежал пистолет.

Еще большее беспокойство вызвал у всех спор между Хужаевым и толстым персом. Из-за треска углей, шипения шашлыка, воплей Тюлегена Поэта они не расслышали, в чем дело. Но когда перс выскочил из облака дыма и, выставив вперед свою ассирийскую бороду, побежал рысцой к двери, все совсем уж переполошились. Туркмены и локаец схватились за ножи. Черные фигуры ташкентцев скользнули к выходу.

Они не ушли вслед за персом лишь потому, что их остановил липкий, противный страх. С улицы донеслись громкие голоса.

- Закрыто? Эй, Хайдар, почему закрыто? Вах, дружище Хайдар, не морочь нам голову... - говорил кто-то громким приятным баритоном по-русски с акцентом явно кавказским.

- Шашлык кончил! - ответил фальцетом другой, очевидно Хайдар.

- А запашок! Настоящий запах шашлыка. Не морочь мне голову, Хайдар!

- Нельзя, товарищ Ашот, заходить... Шашлык кончил...

- Голову морочишь, Хайдар... А что это за персюк вышел? Экая образина. У нас в Хазараспе в таком стиле толстопузые не водятся.

- Аллах знает, какой-то перс...

- А ну-ка, Хайдар, пусти, - прозвучал еще один голос. - Поговорю с Тюлегеном... Всегда найдется у него пара палочек шашлыка.

- Там никого нет, товарищ Зуфар. В шашлычной никого нет... Закрыта шашлычная.

- Закрыта, говоришь, а запах.. Отличный запах.

- Закрыто!

- Ну на, Хайдар, закури... Да подержи лошадь. Пойдем, Зуфар, в город, поищем, где поесть.

- Давайте коня поставлю в конюшню.

- Ты молодец, Хайдар. Я всегда знал, что ты молодец.

Многие из сидевших в шашлычной провели по бородам и пробормотали: "Аллах, пронеси!" Подбежавший было к двери Тюлеген Поэт многозначительно прижал палец к губам и на цыпочках вернулся к мангалу.

С минуту он прислушивался к удалявшимся шагам, к стуку копыт, к далеким шумам базара.

- Убрались!.. Вот прилипли, - вырвалось у Хужаева. - Дураки и нахалы!

Он вылез из-за мангала и, покачивая головой, принялся бережно счищать с пальто соринки. По растерянному лицу его видно было, что он донельзя ошеломлен внезапным уходом господина Али и понятия не имеет, что теперь делать. Он смотрел на Тюлегена Поэта. Тюлеген испытующе смотрел на него.

Тюлеген показал взглядом на замерших в немом вопросе любителей шашлыка и что-то быстро зашептал Хужаеву.

В шашлычной сделалось совсем тихо...

Когда дверь распахнулась с пронзительным скрипом, все были заняты своими мыслями, а Тюлеген Поэт все еще шептался с Хужаевым. Дым синими спиралями крутился под закопченным потолком, и шашлычная тонула в полумраке. Широкая полоса желтого света ворвалась со двора. Тогда все увидели - в шашлычную зашел чужой, и всем стало нехорошо.

- Вот здорово! А нам Хайдар болтал, что шашлыка нет. Хорошо, мы вернулись! - проговорил осанистый молодой армянин. Его приятное с выразительными чертами лицо приветливо улыбалось. Выпуклые газельи глаза тоже улыбались. - Э, Тюлеген, шашлыка здесь объесться можно! Что же твой Хайдар натрепался?

Только теперь спохватился Тюлеген Поэт:

- Это ты! Ай-яй-яй, друг Ашот... армянин Ашот...

- Слава Арарату! И товарищ Хужаев здесь?.. Здравствуйте, товарищ начальник! Да тут еще... полон духан народу! Да что вы, воды в рот набрали или вас всех дракон прихватил? У твоего, Тюлеген, Хайдарки голова круглая, а мозги худые. Болтает: никого в шашлычной нет, пусто, а у тебя полна коробочка. Мек, ерку, ерек, чорс... о, ут, инны, масы*... Разве ты пропустишь базарный день? Все знают, ты из блохи жир вытопишь.