Осквернители - [20]

- Они! - снова многозначительно просипел Тюлеген Поэт.

- Они? - переспросил господин Али.

- Они самые. Бамбук.

- О аллах! О Абулфаиз! В каком он явился виде?! Тьфу! Дурак! Разрядился, павлин!

А Тюлеген Поэт уже устремился к вошедшему и, подобострастно извиваясь, повлек его за дымный мангал, где почетным гостем восседал перс.

Тюлеген Поэт судорожно проводил в приветствии руками от живота к глазам и от глаз к животу, таял, закатывал зрачки под самый лоб и болтал, осыпая благословениями гостя, его отца, его деда, деда его деда, и всех его предков. Он стрекотал по сорочьи, словно ретивый слушатель медресе, зазубривающий изречения из корана.

Только окунувшись в дым извергающего искры и брызги жира мангала, Тюлеген Поэт наконец замолчал, поперхнувшись в приступе восторга. Но лишь на мгновение, чтобы снова завопить:

- Готов! Шашлык готов!

На Бамбука жалко было смотреть. Зеленоватая бледность не сходила с его лица. Он беззвучно шевелил пепельными губами.

Толстая шея перса побагровела, а нос зловеще выгнулся совсем по-ястребиному.

- Неужели в Ташкенте нет здорового человека? - прошипел он.

- Что, что?

- Вы больны?

- Н-нет...

- Посмотрите на себя, Хужаев.

- Во имя аллаха... не называйте меня так... Я... моя кличка... Бамбук, - и он выставил вперед свою бамбуковую трость. - Тайна... Риск... Ответственность.

- К делу! Люди подъехали?

- Да.

- Все?

- Нет, не прибыли из Китая... из Синцзяна... И из Баку.

- Баку займусь я, Синцзян проинструктируете лично. Да и мы с ним свяжемся через Кашмир. Где люди?

- Делегаты?

- Эх, тьфу! Вы рехнулись! - вспылил Али и выразительно сплюнул. Какие делегаты? Вы чушь городите. Да возьмите шампур... ешьте... Все смотрят! Тьфу-тьфу!

- У нас курултай - съезд... Значит, делегаты...

- Дурачье... Никаких съездов, никаких сборищ. Ночью я уезжаю. Где и с кем я встречусь? Давайте устройте небольшой ужин... Скромная беседа единодушных, так сказать, за блюдом плова! Где? Тьфу-тьфу!.. Ну, быстро!

- У меня... - шепнул Тюлеген Поэт. - Здесь близко. Шагов сто...

- Ладно, после вечернего намаза...

Грубость господина Али встряхнула Хужаева. Студни его щек уже не дрожали больше. Обиженные складки обозначились сильнее, но холодные брови даже посмели нахмуриться. Не притронувшись к шашлыку, он положил на поднос шампур, который держал все время на отлете, как бы не капнуть на пальто, приосанился и самодовольно процедил:

- Они здесь...

- Здесь?

Судя по тону, каким Али произнес слово "здесь", пришел его черед пугаться. Но он не испугался, а рассвирепел и потерял всякую выдержку. Вращая своими выпуклыми глазами, кряхтя, брызгая слюной, он вцепился Хужаеву в лацканы пальто и прохрипел:

- Предатель, трус! Ты нарочно собрал их в одно место... сюда!

- Да, все они тут, - вмешался заговорщическим шепотом Тюлеген Поэт и сейчас же без всякого перехода завопил во весь голос: - Готов! Шашлык готов! Шашлык из нежнейшего мясца райского барашка. Кому шашлык?!

Он кричал особенно азартно, особенно громко. Спор сделался слишком явным, и следовало хоть немного заглушить его. Ожесточенно раздувая фанеркой угли мангалки, поднимая облака дыма, Тюлеген Поэт сдавленным голосом успел уже между воплями разъяснить персу, что в шашлычной находятся только свои. В шашлычной сидят тридцать три, ровно тридцать три посвященных, и ни одного больше. Чужих нет. Едят шашлык, и пьют чай только единодушные, как удачно назвал их господин Али. Прелестное для курултая это место - шашлычная. Кто догадается, что в такой невзрачной хижине захотят собраться такие достойные особы? Дым, мухи, вонь - и вдруг тайный заговор! Один смех!

Заныл Хужаев-Бамбук:

- Тонко придумано. Вполне безопасно придумано. Кто подумает? Я сам ГПУ. Все знают, что я ГПУ. Мой начальник, урус Петр Кузьмич, только что из центра приехал. Голова деревянная. Слушает ушами Хужаева, видит ушами Хужаева... Извините, глазами... Сидит в канцелярии, бумажками шелестит. Деревянные у Урусов головы. Для нас такой начальник - хороший начальник. От Хазараспа до Ташкента тысяча верст, до Бухары - пятьсот, до Ашхабада семьсот... Кому есть дело до шашлычной Тюлегена Поэта...

- Прелестное место, - снова зашептал Тюлеген Поэт. - А там, снаружи, сидит верный Хайдар, мой подручный, чужих не пустит...

Перс Али в сердцах встал. Нет, он ни за что не согласится присутствовать на таком сборище. Через минуту начнется "миш-миш"*. Весь Хорезм зашушукается. Идиотский курултай! Нет, он не корова, чтобы жевать жвачку. Он не баран, чтобы подставлять горло под нож. Тьфу-Тьфу!

_______________

* "М и ш-м и ш" - слухи, сплетни.

Он ушел. Любители шашлыка проводили его удивленными взглядами и переполошились. От сегодняшнего дня они ждали совсем другого. Их позвали по делу чрезвычайной важности. Многие ехали за тысячи верст и рисковали очень многим. Да, все они единомышленники. Они приехали в Хазарасп в точно назначенный день. Все они в точно назначенный час пришли в точно назначенную шашлычную Тюлегена Поэта. На сердце каждого лежал камень сомнения и страха, но всех их согнала сюда ненависть и злоба. Все они ненавидели советскую власть. Всех их роднил страх за свою шкуру. Поэтому все они удивительно походили друг на друга, хотя каждый из них принадлежал к другому народу, имел свое неповторимое физическое обличье и одевался по-своему.