Осколки. Всё ещё будет - [2]

Мне опять хочется ткнуть его в бок, чтобы превратить всё в забавный прикол, но он и так, похоже, не ощущает ничего особенного, отрывается от мороженного, по-кошачьи облизывает испачкавшиеся губы и беззаботно спрашивает:

— Агат, а как тебя называть уменьшительно?

— А зачем тебе?

— Просто, — заявляет Мир. — Думаю, но ничего в голову не приходит. Но ведь родители тебя как-то называли?

Старательно вспоминаю и, кажется, начинаю краснеть уже только от воспоминаний. Потому что нормальный человек в моём возрасте ни за что в подобном не признается. И всё-таки произношу:

— Давно-давно, совсем-совсем в детстве мама звала меня Кисонькой. А ещё Мусей. Иногда Татой. — Хотя тут же добавляю со всей возможной суровостью: — Но даже не думай это повторять.

Мир не пытается спрятать улыбку, а мысленно — вообще ржёт.

И зачем я ему рассказала? Ну ведь точно, не выдержит и ввернёт при случае. Но пусть только попробует. Тогда в отместку стану называть его… Славиком!

Представляю и тоже едва не давлюсь смехом. И понимаю, что не получится. Потому что он — Мир. И только.

Мороженое давно уже съедено, и Мир опять убирает руки в карманы, а я цепляюсь за ремешок сумки. Шагаем неторопливо, молчим или болтаем о всякой ерунде. И мне опять кажется, что мы, не заметив, перешагнули через год. И ещё через что-то. И вот именно это неопределимое что-то волнует, настораживает и смущает.

Аллея сворачивает в сторону, потом превращается в плотно утрамбованную земляную дорожку и выводит к реке. Не на обустроенную центральную набережную с высоким берегом, фонарями, лавочками, беседкой и оградой, а на маленький дикий пляж, с зарослями кустов по краям, с травяными кочками и светлым, разогретым на солнце песком. Ступаю на него, он слегка разъезжается под ногами, засыпается в босоножки, отчего становится немного щекотно. И я наконец-то решаюсь, хотя не уверена, что об этом следует спрашивать.

— А почему ты мне не позвонил? Когда после каникул вернулся.

— Не знаю. — Мир пожимает плечами. — Подумал «Зачем?», раз ты сама не звонишь. Значит у тебя и так всё уже нормально. Без меня. И вдруг я только испорчу.

Наверное, я смотрю на него как-то чересчур странно. Слишком изумлённо или поражённо.

Он растягивает губы в широкой улыбке, чуть запрокидывает голову, глядит вверх.

— Хотя, нет. Вру, конечно. Побоялся, что ты опять прицепишься, как клещ, и от тебя будет не отвязаться. А тебе ещё школу оканчивать и думать надо про экзамены.

— Дурак! — выдыхаю обиженно, но во вторую версию не верю, верю в первую.

Снимаю босоножки, бреду по песку к кромке воды. Мир идёт следом, останавливается, когда останавливаюсь я, но не подходит и молчит. А я наблюдаю, как маленькие лёгкие волны выкатываются на песок и пытаются дотянутся до моих пальцев, но на самом деле мне очень хочется обернуться, увидеть его лицо, бутылочного цвета глаза и след от шрама на подбородке.

— Интересно, а что это там блестит, — внезапно долетает из-за спины.

Вскидываю голову.

— Где?

— На том берегу, — поясняет Мир. — Далеко.

— Да где?

— Вон. Смотри.

— Куда?

— Туда.

Не, ну нормальные ориентиры. Веду взглядом вдоль противоположного берега.

— Я ничего не вижу.

— Смотри внимательней, — наставляет Мир и уточняет с лёгким осуждением: — У тебя зрение в порядке?

— В порядке.

Предполагая, что, наверное, просто стою неудачно, делаю шаг назад и врезаюсь. В него.

— Теперь видишь? — шепчет Мир в самое ухо.

Не вижу. Ничего. Потому что глаза закрылись. Потому что — зачем видеть, когда хочется только ощущать?

Ловлю стук его сердца. Кожей, мышцами, всем существом. Чувствую, как его рука обхватывает меня.

— Агата, — опять в самое ухо.

— М-м-м.

Мой. Мир.

Сквозь веки пробивается солнечный свет, но я в другом измерении. В нём можно только слышать и осязать, и этого достаточно. В том смысле, что другого не надо. А того что есть, наоборот, хочется больше и больше.

Дыхание в волосах, уху щекотно, коже горячо. Сердце стучит. Не пойму точно — его или моё?

Или, может, у нас одно на двоих? Но так не бывает.

Или всё же бывает?

Секунды шелестят лёгким ветерком. Время — мимо. Понимаю, что значит бесконечность. Потому что могла бы так стоять долго-долго-долго-долго. Это просто, когда перестаёшь быть материальной, когда становишься чувством.

— Агата.

Я слышу, я ощущаю, я живу. Я люблю. Не как год назад, по-настоящему.

Смешно, конечно. Всего час прошёл с того момента, как мы случайно столкнулись в троллейбусе. Слишком мало, несерьёзно.

А мне и не надо серьёзного. Пусть глупо, пусть нелепо, пусть неправильно. Да какая разница, когда по-настоящему?

Почему я уверена? Откуда я знаю?

Да я не знаю, я просто чувствую.

А потом звонит телефон. По мелодии определяю — мама. Кто бы другой, не обратила бы внимание, но ей я обещала отвечать всегда и до сих пор держу слово.

Возвращаюсь в реальность, достаю из сумки мобильник. Мир отодвигается в сторону и даже отворачивается, словно пытается спрятаться. Подходит ближе к воде, смотрит вдаль. И я тоже отворачиваюсь, подношу телефон к уху.

— Агата, ты где?

— Гуляю.

Мама, конечно, думает, что с Вишней.

— Ну вы там не особо увлекайтесь, — произносит наставительно. — Не совсем уж допоздна. Завтра оторвётесь.