Осколки судеб - [3]

Он поудобнее устроился на стуле.

– Да, тебе повезло, что ты вышла за Тео. – Он усмехнулся. – Твой муж – это ответ на родительские молитвы.

Айрис промолчала. Почему он вдруг заговорил об этом? Наверное, просто потому, что уважал зятя и гордился им. С точки зрения отца, Тео действительно был образцовым мужем: непьющий, внимательный, заботливый отец, хороший работник, как и сам Джозеф, а значит, и достойный человек. Хороший муж и отец должен быть и хорошим работником.

Что бы сказал отец, узнав о ее страданиях. Впрочем, страдания, пожалуй, слишком сильное слово. Скажем, о ее беспокойстве. Обо всем том, что ее огорчало в Тео. Хотя это беспокойство ощущалось ею как страдание. В конце концов, все дело в интенсивности переживания. Легкое покалывание чуть выше виска сказало Айрис о том, что скоро последует приступ головной боли.

Но папа не должен ничего узнать. Рассказать ему обо всем было бы по отношению к нему ненужной жестокостью, не говоря уже о том, что никакой пользы от этого признания собственного бессилия все равно не будет. Ее муж и отец искренне восхищались друг другом. К чему разрушать это чувство.

Тео любил и уважал тестя, добившегося всего в жизни собственными силами. «У твоих родителей я впервые после приезда в Америку почувствовал себя дома, – часто повторял он. – Да, в их доме я вновь начал ощущать себя целостной личностью». Потом лицо его обычно омрачалось, так как при этих словах его охватывали болезненные воспоминания: он вспоминал массовое уничтожение евреев, своих погибших родителей, первую жену и маленького сына.

– Везучая молодая женщина, – повторил отец. – Не то чтобы ты этого не заслуживала. Ты у нас хорошая дочь. Ты делаешь нас счастливыми, Айрис.

Было непривычно слышать такое от отца. Он не часто бывал сентиментален. Похоже, что-то навеяло на него подобное настроение, возможно, годовщина ее свадьбы, которую предстояло отметить на следующей неделе.

В таких случаях он всегда говорил: «За все ниспосланные нам блага я возношу молитвы Господу». И это не пустые слова. Он действительно возносил молитвы, ибо в душе был глубоко религиозным человеком.

– И твои дети приносят нам столько счастья. Прекрасные, прекрасные дети. Тебе следует завести еще.

Его прервал смех Анны.

– Джозеф! Что ты от нее хочешь? Разве четверых не достаточно?

– Меньше всего я хочу завести еще одного ребенка. Мне бы хотелось вернуться к преподаванию, или к работе над диссертацией, или к тому и другому вместе. Мне хочется чего-то достичь в жизни, – ответила Айрис, давая выход своему раздражению. Но одновременно она отдавала себе отчет в том, что это раздражение было лишь отражением гнева, вызванного совсем другими причинами.

– Имея на руках такой большой дом? – усомнилась Анна.

– Я не слишком усердная хозяйка. Ты, мать, это знаешь.

«Мать» – сказала она, и в голове у нее промелькнула мысль, что в другом настроении она бы сказала «мама», но для ее теперешнего больше подходило «мать».

– В моем холодильнике нет домашних пирогов, и я не умею готовить тесто для струделя. В моих вазах не стоят цветы, срезанные в саду, который я сама возделывала, и я не слишком ловко орудую иглой, – закончила она.

Анна улыбнулась. Я понимаю, казалось, говорила эта улыбка, это камешек в мой огород, а может, ты пытаешься оправдать себя таким странным способом, но я не возражаю. Я бы хотела знать о тебе все, но это невозможно. Однако я стараюсь, Айрис.

– Извини, – сказала Айрис. – Я ничего не имела в виду, кроме того, что я не похожа на тебя, мама.

Она вымещала на матери свое дурное настроение, и это было несправедливо. Вмешался Джозеф:

– Конечно, ты не похожа на свою мать. Но ты неплохо справляешься. Насколько мне известно, твоя семья накормлена и ухожена.

– Да. Но мне нужно что-то еще. Что-нибудь более важное.

– А разве дети – это не важно? – спросил Джозеф. – Ты должна бы знать, что дети – самое важное в жизни.

Анна задумчиво посмотрела на мужа.

– Это правда, Джозеф. И все же, если бы у меня было образование, как у Айрис… Я часто думаю… не знаю, как лучше сказать… мне приходит в голову, что бы я тогда смогла сделать…

– Посмотри, сколько ты сейчас всего делаешь, – прервал Джозеф. – Благотворительная деятельность, больничный комитет, Лига женщин-избирательниц. Ты многое делаешь в этом мире, – твердо закончил он.

Как странно, подумала Айрис, что о некоторых вещах с папой, к которому я всегда была ближе, я предпочитаю не говорить. У него сложилось определенное представление о его счастливой взрослой дочурке, и не следует пытаться изменить его. А мать, мама, всегда готова выслушать меня, несмотря на некоторую напряженность в наших отношениях, о которой мы никогда не упоминаем, потому что не можем ее объяснить. Кроются ли ее причины в осознании мной того – и маме это известно – что я не унаследовала ее красоту, или в смерти моего брата? Нет, она уходит своими корнями глубже, значительно глубже и дальше. Но разобраться в этом до конца я не могу.

– Если Тео хочет, чтобы ты оставалась дома, – говорил тем временем отец, – то мой тебе совет: выкинь все остальное из головы, дорогая Айрис, и будь довольна тем, что имеешь. Развивай свои таланты дома. Помни, что человеку, работающему столько, сколько Тео, находящемуся в постоянном напряжении, нужен уют и порядок в доме. Особенно европейцу, воспитанному в довоенные годы в иной обстановке и на иных ценностях.