Осколки одной жизни. Дорога в Освенцим и обратно - [9]

Однажды утром, когда Анна зашла за мной по дороге к зубному врачу, я так была увлечена романом Дюма «Граф Монте-Кристо», что отказалась идти с ней. Вместо этого мы договорились встретиться в городе в одиннадцать часов. Анна ушла, а я продолжала страдать вместе с графом на его острове. Я взяла ручку и бумагу и стала тренироваться писать левой рукой на случай, если я когда-нибудь окажусь в его положении. Время шло, и когда уже было почти одиннадцать, я выскочила из постели и быстро оделась. Я еще не успела выйти за ворота, как вдруг увидела, что Анна идет мне навстречу. Я удивилась, что она не ждет меня в городе, и хотела было извиниться, но прежде, чем я успела открыть рот, Анна выпалила:

— Война объявлена!

— Не может быть!

— Я только что была у зубного. У них есть репродуктор, и я слышала новости.

— Не верю. Ты это выдумала.

— Нет, честно.

— Боже мой, как страшно!

— Наших отцов призовут.

— Здесь будут стрелять на улицах.

— Мы все можем умереть.

— Нет, на войне не все умирают. С нами будет все в порядке.

— Я боюсь.

— Я тоже.

— Давай вырежем сегодняшнее число на воротах и поклянемся: что бы ни случилось, мы встретимся здесь, когда кончится война, и вырежем эту дату тоже.

— Давай.

Я побежала в дом, нашла карманный нож и вырезала на деревянных воротах: 1 сентября 1939 года.

Когда кончилась война, ни меня, ни Анны не было в Сигете. Не было и тех ворот, на которых мы собирались вырезать дату встречи. Позднее я слышала, что их сожгли во время войны: не хватало дров.

Осенью 1940 года мне было всего шестнадцать, но большой мир уже начал надвигаться на нас. До 1918 года Трансильвания была частью Австро-Венгерской империи. По условиям Версальского мира она отошла к Румынии; теперь она должна была быть возвращена Венгрии. Румынские венгры ликовали, радовались и евреи старшего поколения, считавшие себя венграми. Наши родители так никогда и не примирились с переходом в Румынию. По-венгерски говорили в каждой еврейской семье, многие евреи ассимилировали венгерскую культуру.

Были проблемы и со школами. Румын среди учеников было очень мало, но никому не разрешалось говорить по-венгерски. Нас штрафовали за каждое произнесенное венгерское слово. Так продолжалось довольно долго, но в конце концов нашим учителям удалось сделать из нас, еврейских детей, румынских патриотов, которые смотрели на своих родителей-«венгров» сверху вниз. Поэтому в то время, как наши родители ликовали, мы, дети, горевали и надеялись, что венгерское владычество будет только временным.

В Сигете многое изменилось. Румынская знать покидала город, и венгры, которых раньше презирали, почувствовали, что их час настал. В магазинах не хватало красных, белых и зеленых тканей, так как все шили флаги и готовились к великому событию. Был объявлен праздник, все магазины должны были закрыться, у всех должен был быть выходной. Занятия в школе еще не начинались, хотя был уже сентябрь. Я должна была идти в шестой класс к новым, венгерским, учителям. Мне будет не хватать моих старых учителей и одноклассников-румын, которые уезжали из города.

Меня разбудили чьи-то шаги на лестнице, я открыла глаза и увидела, что Ливи еще спит. Сентябрьское солнце, заглянувшее в открытое окно, отчаянно пыталось согреть холодный утренний воздух. Я встала, надела халат и открыла дверь. Жужа, наша служанка-венгерка, только что закрыла за собой дверь на нашу мансарду и спускалась вниз.

— Доброе утро, Жужа. Что ты здесь делаешь так рано?

— Я сейчас вывесила флаг из окна. Вся улица во флагах, они так красиво развеваются. Скорее одевайся. Мы должны выйти и встретить их в десять часов. Я вам тоже сделала маленькие флажки — мы будем махать ими солдатам.

— Нет, я не пойду.

Жужа была поражена моим равнодушием. Она уже надела свой лучший наряд и светилась от радости. Ее день настал. Теперь кончатся все невзгоды и она заживет счастливой жизнью. Ей и в голову не приходило, что, кто бы ни были ее хозяева — румыны или венгры, — все равно она останется бедной служанкой.

Я пошла на кухню, там сидели за завтраком родители. Они разделяли радость Жужи и пытались убедить меня в преимуществах венгерской власти. Венгры будут защищать евреев; они знают, что евреи всегда храбро стояли на их стороне, и отблагодарят евреев за их лояльность. Я молча пила свой кофе и не могла понять их энтузиазма.

Жуже не сиделось на месте от нетерпения. Она бегала по всему дому — здесь застелит постель, там вытрет пыль с буфета, наконец попросила разрешения срезать цветы в саду. Она набрала полное ведро астр и георгинов, чтобы бросать солдатам. Снова и снова она пыталась уговорить меня пойти с ней, но я отказывалась.

Все ушли, и я осталась дома одна. Однако в конце концов любопытство победило, и я решила выйти на улицу посмотреть. Я оделась и пошла за Анной. Мы вышли на угол Больничной улицы, чтобы там ждать венгров, которые должны были войти в город по шоссе. Было десять часов утра, на тротуарах толпились возбужденные люди с флагами и цветами. Венгерский флаг свешивался из каждого окна, и воздух был наполнен предвкушением счастья. Официальная встреча должна была состояться в городском парке, но люди хотели приветствовать войска, как только они подойдут к окраине города. В ожидании своих освободителей они кричали «ура» и пели патриотические песни.