Осколки одной жизни. Дорога в Освенцим и обратно - [48]

Но это были исключения. Большинство думали только о себе. Они могли ударить собственную мать и украсть хлеб у сестры. Теперь я знала, что я не лучше их.

15 апреля 1945 года

Мы лежим на нарах в полной апатии. Кто-то спрашивает:

— Давно мы здесь?

— Кто знает? Неделю, месяц, год?

— Какое сегодня число?

Кто-то ответил:

— Пятнадцатое апреля.

— Жаль, — сказала я. — Я проиграла пари, Сюзи. Придется тебе поверить мне в долг. Мы сегодня не получим хлеба.

У Сюзи не хватило сил ответить мне. Мы больше не чувствовали голод, только невероятную слабость. Не было сил сделать лишнее движение, произнести лишнее слово. Я просто лежала. Кажется, не было мыслей в голове. Казалось, что я плаваю в пространстве. Может быть, это то, что называется нирваной?

День тянулся медленно, и вдруг послышался шум. Девушка, которая была ближе всех к окну, истерически закричала:

— Британские танки!

Я подумала, что бедняжка бредит, и даже не потрудилась посмотреть.

Прошло несколько часов, затем снова послышался шум во дворе. То-то на верхнем ярусе посмотрел в окно и закричал:

— Смотрите, смотрите, солдаты бегут.

— У них белые повязки на рукавах, — сказала другая.

— Смотрите, британский солдат!

Безусловно, что-то происходило. С трудом я встала на ноги и подобралась к окну. Я увидела… или это мне снилось? Неужели у меня тоже галлюцинация? Я не была уверена, но мне казалось, что я вижу солдат не в немецкой форме. Нас освободили. И это было 15 апреля.

В тот момент я ощущала только невыразимую усталость. Я вернулась на койку, мне хотелось только спать. Но вдруг мои мысли ожили. Я начала строить планы на завтра. Завтра, завтра я буду искать отца. Он жив, он должен быть жив, я это чувствую. Я старалась убедить себя и мысленно вернулась к тому времени, когда мы отправлялись в поезде в Гамбург и пришла девушка, передала мне привет из пекарни.

В бараке тихо. Прекратился радостный шепот. Большинство девушек уснули, совершенно изможденные.

Завтра, завтра начнется жизнь.

Завтра я должна обойти разные лагеря. Не будет охраны, и колючая проволока не помешает мне искать отца. Я прочешу один лагерь за другим. Засыпая, я видела себя проходящей сквозь заграждения, как будто через паутину. Теперь мы свободны.

Свобода. Я не могла полностью осознать, что это значит. Но одно я знала: я жива, хотя была мертва. Я умерла в ту ночь 17 мая 1944, в ночь, когда мы прибыли в Освенцим. Но теперь я опять живу. Мне дана вторая жизнь. С этих пор я буду праздновать день своего рождения 15 апреля. Кто знает, какое будущее ждет меня? Что бы ни случилось, я буду уже другим человеком, в котором не осталось ничего от девушки, родившейся в один июньский день 1924 года в Сигете.

На рассвете следующего дня все уже поднялись со своих нар. Несмотря на слабость, мы вышли во двор, чтобы узнать, что случилось. Каждой руководило нечто более сильное, чем разум. Большинство отправились искать пищу и питье. Я же искала отца. И это еще раз спасло мне жизнь.

Мы были истощены и высохли, как скелеты. Британские солдаты смотрели на нас с отвращением и жалостью, не веря своим глазам. И не мудрено. Эти ходячие скелеты — «мусульмане», как мы себя называли, имея в виду факиров, — разве мы были похожи на человеческие существа? Им никогда не приходилось видеть ничего подобного. Они освобождали военнопленных, но не живые мощи. Они хотели помочь, и когда у них просили пищу, давали ее щедро. Они отдавали свои пайки — мясные консервы, бобы, густые супы, питательную тяжелую пищу, пригодную для солдат. Они были полны сочувствия. Откуда им было знать, что голодающим людям нельзя есть такую пищу? Несомненно, отдавая все, что у них было, они были рады видеть, как мертвые глаза оживают радостью и благодарностью. Но для желудков тех, кто принял их дары, это было смертельно опасно. У всех начался понос. Многие умерли.

Тогда мы не понимали, отчего все это. Пронесся слух, что немцы отравили наш последний хлебный паек или положили в него толченое стекло. Только много позднее я узнала, что причиной были питательная еда и грязная вода. Теперь, когда не было охраны, все пили из луж.

Я не могла думать о пище и питье и потому не воспользовалась питательными британскими консервами. Один добрый солдат дал мне немного свеклы и, подкрепившись, я начала бродить кругом. Ворота, разделявшие соседние лагеря, были разбиты, и я ходила из барака в барак. Я встретила несколько мужчин из Сигета, но они ничего не знали о моем отце. Я также увиделась с сестрой парня, с которым раньше дружила, Пуей. Она лежала при смерти на куче тряпок, кишевших вшами. Пуя слабо улыбнулась, показывая, что узнала меня. Когда я обещала, что приду к ней на следующий день с едой, мылом и одеждой, в ее глазах вспыхнула искра надежды. Но на следующий день она уже была мертва.

Я не нашла своего отца, но я нашла Михаила. Он сидел у костра и пек пять картофелин, которые дал ему солдат. Увидев меня, он отдал мне три из них. Его привезли, в Освенцим тем же транспортом, что и нас. Он рассказал, что моего отца отправили на левую сторону, а привет из пекарни нам прислал дядя Алекс, единственный из всех братьев и сестер моего отца, кто выжил.