Осколки - [39]

— Виноват, доктор! — воскликнул молодой человек. Потом расхохотался и добавил: — Нет, вам так просто руку не оторвешь, вы ведь у нас стальная женщина. Наш стальной доктор.

— Ну-ну. — Хуана отвернулась и посмотрела сквозь лобовое стекло на огни отеля.

— Мотаетесь по провинциям? — спросил молодой человек.

— Приходится.

— И где же вы были?

— Чуть ли не везде, Лоренс. Почти всю страну объездила.

— А в провинции Бронг-Ахафо были?

— Я проезжала через нее, — сказала Хуана, — по дороге на север. — Ей хотелось поскорее закончить разговор, но неожиданно молодой человек пригнулся к окошку машины, и в его громком голосе послышались напряженные, шипящие нотки:

— Да не теряйте вы понапрасну времени, доктор! Не мучайте себя — вам не одолеть этих дураков из министерства. Что бы вы ни сделали, они обязательно все испортят.

— А вы опять под хмельком? — рассмеявшись, спросила Хуана.

— Выходит, они и вас втянули в эту трепотню? А мне-то казалось, что вы мне друг, доктор. Значит, даже вам не удалось выстоять.

— Но я ведь права, Лоренс?

— Да какая разница! — заорал он. И тотчас же спокойно добавил: — Нет, доктор, не правы. Вы думаете, во мне говорит джин? Эх, люблю я вас, доктор, но ничегошеньки вы здесь не понимаете. — Он посмотрел на нее в открытое окно машины. Огромные белки его глаз мягко светились. — Скажите, доктор, — после паузы спросил он, — знаете вы хотя бы одного, одного-единственного, честного человека, который не пьет? Вы и сами пьете — разве нет?

— А как же, Лоренс. Но почему вы опять так расстроены?

— Да ведь все одно и то же, доктор. Лоренс Боатенг слишком много пьет. Ох, как же я устал от этой трепотни! Ну пью. Так зато я вижу правду и говорю о ней… когда пьяный! Что тут плохого-то?

— И все равно величаете меня доктором — даже когда видите правду. А ведь меня зовут Хуана.

— Эге! Я, значит, называй вас Хуаной, а вы меня будете величать Пьянчугой? — Он снова захохотал и так дернул машину, что она несколько раз качнулась. В это время слева от них на минуту остановилось такси, пассажир хлопнул дверцей и торопливо зашагал ко входу в студию.

— Баако! — окликнула его Хуана, высунувшись из окна своей машины. Тот вернулся, пожал ей руку и попросил прощения за то, что опоздал.

— Нет-нет, все в порядке, — успокоила его Хуана. — Приглашенные только начали собираться. Вы знакомы?

— Я Боатенг. Лоренс Боатенг.

— Баако Онипа.

— Мистер Онипа работает в телекорпорации.

— Я слышал о вас, мистер Боатенг, — сказал Баако, пожимая Лоренсу руку.

— Ну конечно. Все думают, что я главный редактор «Джунглей». А по правде-то говоря, главные редакторы сидят в Лондоне. Эти балбесы перекраивают журнал, как им вздумается. Эх, жизнь!

— Нам, наверно, пора, — сказала Хуана.

— Там еще никого нет, — возразил ей Боатенг. — А остальных мистер Онипа знает?

— Каких остальных? — спросил Баако.

— Понятно, — сказал Боатенг, — значит, не знаете. Послушайте, Хуана, а что, если мы тут немного повременим и я обрисую нашему чужеземцу местных заправил от искусства и литературы?

— Ох, Лоренс, не вливайте вы в него вашу отраву!

— Я напою его чистейшей правдой, доктор.

— Редакторы умеют намешивать из правды очень странные напитки.

— Прекратите ваши нападки, доктор, — проговорил Боатенг, притворяясь оскорбленным. — Вы намеренно настраиваете его против меня. А мы вполне могли бы стать друзьями… — Неожиданно что-то очень взволновало Боатенга — он скомкал начатую фразу и воскликнул: — Смотрите-ка!

Мощные фары прорвали завесу пыли, и большая машина, медленно развернувшись, затормозила на стоянке перед входом в студию. Из машины вышли мужчина и женщина, но как следует разглядеть их на таком расстоянии было трудно.

— Верноподданные Великой Культурной Империи что-то рано сегодня пожаловали, — проговорил Боатенг.

— Чьи верноподданные? — спросил Баако.

— Лоренс, перестаньте упражняться в остроумии и объясните человеку, кто они такие. Ведь он ничего о них не знает, и ваши шуточки только собьют его с толку. — Но Боатенг, казалось, даже не слышал Хуану.

— Глядите хорошенько, чужеземец! Вон тот беременный слизняк — видите, который сзади? — он муж. А засушенная глиста — это жена.

— И не надоело вам поносить их? — вмешалась Хуана. Но Лоренс не обратил на ее слова внимания.

— Семейная труппа Британского совета. Джанет и Джеймс Скалдер. Она женила его на себе семь лет назад — за его, как она думала, величайшее актерское мастерство.

— Ох, да заткнитесь вы, Лоренс, — сказала Хуана, невольно рассмеявшись. — откуда вы знаете, почему она его на себе женила?

— Не мешайте мне излагать эту великую историю. — Смех Боатенга, короткий и хриплый, оборвался на болезненно-визгливой ноте. — Он живет здесь как представитель Британского совета и раз в год играет главную роль в спектакле «Юлий Цезарь», который ставит его жена. «Спешите посмотреть — всего четыре представления — Джеймс Скалдер в роли Цезаря!» О господи! — Это «о господи!» Лоренс произнес как бы неожиданно для самого себя, потому что потом он замолчал, словно вдруг понял то, о чем раньше не решался и подумать.

К стоянке подъехали еще три машины, но Боатенг не проронил ни слова. Хуана думала о его манере разговаривать — в нем чувствовалась яростная исступленность, обнажающая суть таких явлений, о которых другие люди старались даже не помышлять. И Хуана не могла определить, сознательной была эта клокочущая ярость или исступление прорывалось наружу помимо его воли. Но сейчас он упорно молчал, и Хуане было не по себе.