Оскал дракона - [60]

Это был особый топор, большой и тяжелый, с замысловатыми узорами из золота и серебра. Такие топоры никогда не применялись в бою, они слишком тяжелы и богато украшены, нужны они только для того, чтобы приносить жертвы Одину, отсюда и название. Для Дочери Одина можно сделать рукоять любой длины, но в основном длиной по локоть, такой размер удобен для годи, чтобы аккуратно сделать свою работу.

Дочь Одина, так полушутливо называли эти топоры, ведь дочери Одина — это валькирии, что дословно переводится как «переносящие убитых в бою». Некоторые топоры имели даже собственные имена, но у этого топора имени не было. Рукоять имела длину в два локтя, а толщину — как детское запястье. Теперь этот топор редко использовался при жертвоприношениях, ведь Христос завоевывает все новые земли; но топор не утратил значения для ярла йомсвикингов, его бережно хранил Избранный. Давным-давно Дочь Одина высоко поднимали в пылу сражения, чтобы все видели, что ярл жив и держится крепко. Был еще один подобный, еще более знаменитый топор, который принадлежал Эрику Кровавая Секира из Йорвика, пока тот не пал под клинками вероломных врагов.

Паллиг поднялся с места, показывая всем шелковую красную ленту, а затем повязал ее на украшенную рунами рукоять топора, снизу на длину локтя. Он отступил и поднял руки.

— Кто желает поцеловать ее первым? — объявил он, и Финн, размяв шею и поиграв плечами, посмотрел на бесстрастного Стаммкеля, хмыкнул, шагнул вперед и взялся двумя руками за скользкую, отполированную золой до блеска рукоять.

Когда Финн ступил на скамью, а затем запрыгнул на край стола, собравшиеся сделали шаг назад. Стол чуть накренился, и Воронья Кость, оказавшись поблизости, налег на другой край стола, чтобы не дать ему опрокинуться под весом Финна; это был смелый поступок, ведь Олаф находился довольно близко к Дочери Одина. Остальные же, как я заметил, отступили еще дальше, а Паллиг быстро вернулся обратно в высокое кресло.

Финн, словно птица на краю гнезда, замер на краю стола и прочно встал на ноги, добавив к силе рук прочность положения, затем он глубоко вдохнул и поднял топор, чтобы почувствовать его вес. Я поймал его довольный взгляд, он оглянул свысока всех стоявших перед столом и улыбнулся в бороду.

Он взялся обеими руками за рукоятку пониже завязанной ленты, вытянул их, так что локти распрямились. Затем поднял руки чуть выше и начал опускать лезвие топора к лицу, пока оно не коснулось его губ, тяжелый топор держался только благодаря силе запястий.

Когда Финн проделал это, раздалось несколько восторженных возгласов, затем он спрыгнул со стола и протянул топор Стаммкелю. Великан залез на скрипучий стол и повторил то же самое; воины взревели и застучали по столам. Снова подошел Паллиг и медленно, чтобы все видели, опустил ленту еще ниже.

Это и называлось поцеловать Дочь Одина. Каждый раз, когда лента опускалась ниже, к концу рукояти, центр тяжести топора смещался, и его было тяжелее держать. Пьяные или дураки проделывали это с обычными длинными рукоятями и без ленты, и то дело редко заканчивалось без шрамов, отсеченных носов или губ.

В зале воцарилась тишина. Наконец, лента оказалась на самом краю рукояти, где уже не было места, чтобы взяться обеими руками. Все затаили дыхание, потому что именно сейчас должно начаться самое интересное и отчаянное действо. Я вспотел от волнения, потому что видел, каков Стаммкель в деле, он и Финн были как пара пахотных волов, идеально подобранных и шагающих в ногу. Я уже не был так уверен, как когда мы составляли план, надеясь на навыки Финна в борьбе на руках.

Финн взялся за край рукояти правой рукой и оглядел повернутые к нему бледные лица, выступающие из красного полумрака, затем поднял руку и медленно стал опускать топор вниз. Пот блестел у него на лбу, но я видел — лезвие лишь коснулось его губ, не более. Восторженных криков не было, все просто выдохнули, словно ветер пронесся по кронам деревьев.

Затем Стаммкель снова поднялся на стол, взял топор, и в его огненно-рыжей бороде показалась улыбка, а у меня опять засосало под ложечкой. Я знал, что он с лёгкостью проделает то же самое, и когда у него получилось, зал огласился дружным ревом; мне показалось, что даже стропила задрожали, а Паллиг, сидя на моем высоком кресле, довольно поглаживал жидкую бороденку и улыбался.

Пока все было в порядке, но состязание будет продолжаться до тех пор, пока кто-то из этих двоих не устанет или у кого-то не дрогнет рука. Хотя у Финна, видимо, была другая идея, он подмигнул мне, как Ботольв в свое время, и у меня пересохло во рту.

Он вскочил на стол и взял Дочь Одина в левую руку. Зрители зашушукались, словно мотыльки зашуршали крыльями в темноте. Обычно воины — правши, но левая рука Финна тоже была сильна, и таким образом он повысил ставки.

Он поднял топор в левой руке, свет факелов поблескивал на гладкой и блестящей рукояти, затем медленно стал опускать клинок к лицу, подался к нему, словно цветок к дождю, словно ребенок к матери. Я заметил, как его рука на миг дрогнула, и чуть не намочил штаны. Затем Финн поцеловал клинок — это оказался более трудный поцелуй, чем раньше, но не настолько, чтобы на губах показалась кровь.