Осиновая корона - [6]

Мне пскорее не больно, а страшно от смерти дедушки, и я не понимаю, почему.

Он так мало говорил со мной. Вообще — с кем угодно, кроме мамы. Её он любил, как родную.

Нужно идти, а то меня будут искать. Во всём замке так холодно — холодно, как в моих кошмарах.

Запись сорок восьмая

Уже зима: первый снег выпал неделю назад. Я давно ничего не записывала.

Дядя Горо на днях уехал в Академию, чтобы присягнуть королю в лице наместника Велдакира и записаться в Книге Лордов. Ведь это он теперь — законный лорд Кинбралана.

По-моему, он уже давно должен был это сделать, но оттягивал до последнего. Со мной, конечно, никто не говорил об этом, но я догадываюсь.

Я сама нашла и прочла труды двух философов из Минши — те, что есть у нас библиотеке. Поняла не всё, но это безумно интересно: они мыслят совсем не так, как мы. Будто бы мысль — это лес, и они каждый раз выбирают не ту тропинку, по которой пошла бы я. Или будто смотрят сквозь витражное стекло на те вещи, которые я вижу через прозрачное.

Сегодня мне захотелось поделиться этим с профессором Белми: вдруг он чувствует так же? Он хмуро посмотрел на меня и сказал, что философия Минши — слишком тонкая и глубокая материя для четырнадцатилетней девочки. И опять стал бубнить о том, что восприятие зрением и слухом предшествует осмыслению и познанию. Будто это и так не понятно…

Дядя Горо так и не занял место дедушки за столом. Мне кажется, он никогда не сделает этого.

Мама старается, чтобы я не слышала, как она заводит с ним разговоры о женитьбе и как они ссорятся из-за этого. Но дядя Горо кричит так, что скрыть это трудно.

Мама, видимо, права: Кинбралану ведь нужен наследник. Но и дядю Горо мне как-то жаль. Не представляю его женатым.

Запись пятьдесят первая

Дядя Горо вернулся из Академии и привёз мне подарок. Синий кулон — сапфир на серебряной цепочке. «Под глаза, Уна! — гордо сказал он и даже сам застегнул его мне на шее. Руки у него по-прежнему большие и шершавые. Вряд ли такими должны быть руки лорда. — Не поверишь, сколько я выбирал его… Ювелир сказал — гномья работа. Соврал, наверное, скотина, ну и боги ему судьи, правда же?»

Мама разулыбалась и сказала, что мне очень идёт. Что мне давно пора больше думать об украшениях.

Не знаю, права ли она. Я смотрела на себя в зеркало… Зря. Кулон замечательный, но на мне он выглядит странно — точно шёлковый бант на бродячей кошке. На полосатой, облезлой — вроде Мирми с нашей кухни… Помню, как котёнком мы нашли её с Бри. Была зима, мы отпаивали её тёплым молоком и грели у очага.

Бри держится со мной всё так же отстранённо. Меня злят его церемонные поклоны и «миледи» после каждого слова. Иногда кажется: мне померещилось или приснилось, что у меня был друг.

У входа дядя Горо подхватил меня на руки и покружил, как делал раньше. Я обрадовалась, что он рад меня видеть, — несмотря на то, что мама явно была недовольна, а служанки перехихикивались… Наверное, ему уже не положено вести себя так со мной. Кто изобретал эти глупые правила этикета? Точно не миншийские философы.

Запись пятьдесят вторая

Всю ночь выла вьюга: из моего окна не было видно луны и звёзд. Мама приказала слугам и привратнику расчистить подъездную дорогу. Ров засыпало полностью, и даже Синий Зуб стоит белый. Вокруг замка столько сугробов, что сегодня я, пожалуй, никуда не выйду.

Утром дядя Горо принял гонца с письмом и весь день ходил мрачный: то дремал у очага, совсем как дедушка, то жевал ржаной хлеб с элем, но не хмелел. Мама ластилась к нему, как она это умеет — пыталась узнать, что было в письме. Только что, за ужином, дядя сдался и сообщил, что Абиальд — король Дорелии — умер, и теперь на трон взойдёт его сын.

«Ах, снова политика? — мама зевнула — наверняка намеренно. — Я-то думала — что-нибудь важное, Горо. Какое нам дело до Дорелии?»

Дядя обгладывал куриную ножку, поэтому ответил ей не сразу. Он ест неопрятно, и я всё чаще замечаю, как это не по душе маме. После смерти дедушки она реже сдерживается, и все слуги в замке, по-моему, уже поняли, что дяде Горо не стать их настоящим хозяином…

«Как сказать, Мора… Может, и никакого — если не учитывать Великой войны».

«Война закончилась».

«Неужели? Ты забыла, что меньше года назад дорелийцы взяли Алграм и подвинули границу ещё ближе к Реке Забвения? Это было не так уж далеко от нас, сестрица Мора. И кое-кто из знакомых мне рыцарей не вернулся с той битвы».

Я помню, как говорили о боях за крепость Алграм и как рвался туда дядя Горо. Дедушка не разрешил ему уехать — только пустил вербовщиков в наши деревни, чтобы они набрали для войска крестьян. Дядя умолял хотя бы бросить клич рыцарям, которые когда-то присягали нашему роду, но дедушка и это запретил.

«Эта война, будь она трижды проклята, уже забрала у меня двух сыновей! — кричал он тогда. Они думали, что я у себя, но я стояла за гобеленом у входа в зал для приёмов и всё слышала… Знаю, что подслушивать нехорошо; я просто не смогла удержаться. — Тоури отдали ей всё, что могли. Ни альсунгский король, ни наместник ни кровинки больше от меня не получат — клянусь на своём мече! И ты будешь жив, Гордигер — пусть эти твари займут хоть дюжину крепостей!..»