Осиная фабрика - [4]

— Ну, я не думаю, что ему удастся забраться так далеко. Они поймают его через день-другой, — сказал опять отец после продолжительного озабоченного молчания. Он поднялся сполоснуть стакан. Я напевал про себя, я всегда так делаю, когда хочу улыбнуться или засмеяться, но думаю, что лучше этого не делать. Отец посмотрел на меня:

— Я иду в кабинет. Не забудь замкнуть дверь, а?

— О'кей, — кивнул я.

— Спокойной ночи.

Отец ушел с кухни. Я сидел и смотрел на мою лопатку, Стальной Удар. Маленькие кусочки земли приклеились к ней и я их счистил. Кабинет. Одно из моих немногих неосуществленных желаний — попасть в кабинет старика. Винный погреб я по крайней мере видел и изредка там бывал, я знаю все комнаты первого и второго этажа; чердак — мои владения и дом Осиной Фабрики; но кабинет — единственная комната второго этажа, которую я не знаю, я даже не видел, что там внутри.

Он хранит там химреактивы, и я думаю, он занимается там какими-то экспериментами, но как выглядит комната, и чем конкретно он там занимается, я БМП. Все, что просочилось оттуда — странные запахи и тап-тап палки моего отца.

Я погладил длинную ручку лопатки, размышляя, есть ли у палки отца имя. Я сомневаюсь. Он не придает им такого значения, как я. Я знаю, они важны.

Думаю, в кабинете есть какая-то тайна. Он намекал на нее несколько раз, очень неопределенно, но достаточно для привлечения моего внимания, чтобы заставить меня спросить, чтобы знать — я хочу спросить. Естественно, я не спрашиваю, потому как я никакого стоящего ответа не получу. Если он и ответит, сказанное будет полной неправдой, ведь секрет не будет больше секретом, если он скажет правду, а он, как и я знает, что по мере того, как я взрослею, он нуждается в любых зацепках; я больше не ребенок. Только подобные кусочки фальшивой силы позволяют ему думать, словно он до сих пор полностью контролирует кажущееся ему правильными взаимоотношения между отцом и сыном. На самом деле это просто жалкие потуги, но с помощью его игр и секретов, и обидных замечаний он пытается сохранить свою безопасность.

Я откинулся на спинку стула и потянулся. Я люблю запах кухни. Еда и грязь на наших ботинках и иногда небольшая примесь запаха карбида, доносящийся из винного погреба, вызывают у меня хорошее, теплое, восхитительное чувство, когда я думаю о них. Когда идет дождь, и наша одежда промокла, пахнет по-другому. Зимой большая черная плита излучает тепло, насыщенное запахом плавника и торфа, и все парит, и дождь стучит в стекло. Тогда есть приятное чувство замкнутого пространства, уюта, подобное большому коту с завернутым вокруг себя хвостом. Иногда мне хочется, чтобы у нас был кот. У меня была только голова, и ту унесли чайки.

Я пошел в туалет, посрать. Я не хотел писать, днем я писал на Столбы, насыщая их своим запахом и силой.

Я сидел там и думал об Эрике, с которым случилась такая неприятная штука. Бедный искалеченный кретин. Я думал, я часто думал, как бы я справился. Но это не случилось со мной. Я остался здесь, а Эрик уехал и это случилось где-то в другом месте и это все. Я — это я, и здесь — это здесь.

Я был настороже и пытался услышать моего отца. Возможно, он уже спит. Он часто спит в кабинете, а не в большой комнате на втором этаже, где находится и моя спальня. Может быть, его комната вызывает у него слишком много неприятных (или приятных) воспоминаний. В любом случае, я не слышал храпа.

Ненавижу то, что я вынужден все время сидеть на унитазе. С моей неудачной травмой я должен это делать, как будто я чертова женщина и я ненавижу это. Иногда я становлюсь к писсуару в Под Гербом Колдхеймов, но большая часть сделанного стекает по моим рукам и ногам.

Я напрягся. Плюх. Вода плеснулась и задела задницу, и именно в это время зазвонил телефон.

— Вот дерьмо, — сказал я и засмеялся. Я быстро вытер задницу, дернул штаны вверх, дернул цепочку вниз и заковылял по коридору, застегиваясь. Я вбежал по широкой лестнице на площадку между первым и вторым этажом, к телефону. Я постоянно тереблю отца, требуя поставить еще аппараты, но он говорит, будто нам для этого недостаточно часто звонят. Я добежал до телефона до того, как звонивший положил трубку. Отец не пришел.

— Алло, — сказал я. Звонили из автомата.

— Скрав-аак! — вскрикнул голос на другом конце провода. Я отодвинул трубку от уха и посмотрел на нее, нахмурившись. Еле слышные крики прорывались из нее. Когда они прекратились, я опять приложил трубку к уху:

— Портнейл, 531, — холодно сказал я.

— Франк! Франк! Это я. Я! Алло! Алло!

— Это эхо на линии или ты все повторяешь дважды? — сказал я. Я узнал голос Эрика.

— И то, и другое! Хи-хи-хи-хи!

— Алло, Эрик. Ты где?

— Здесь! Ты где?

— Здесь.

— Если мы оба здесь, зачем мы возимся с телефоном?

— Скажи мне, где ты, пока у тебя деньги не кончились.

— Но если ты здесь, ты должен знать. Разве ты не знаешь, где находишься? — Он начал хихикать.

Я спокойно сказал:

— Прекрати дурачком прикидываться.

— Я не прикидываюсь дурачком. Я не говорю тебе, где я, ты скажешь Энгусу, он передаст полиции, и они вернут меня в чертов госпиталь.

— Не вспоминай черта к ночи. Ты же знаешь, я это не люблю. И конечно же я ничего не скажу Энгусу. Скажи мне, где ты. Я хочу знать.