Осина при дороге - [6]

Пешеходная дорожка по всему порядку была вымощена горбатым дикарем-камнем, у крайней калитки буйно кустились какие-то незнакомые Голубеву, пыльные цветы, из-за крашеного забора виновно тянулись усталые ветки яблонь с мелкими красноватыми яблочками.

А у соседней усадьбы никакой изгороди пока не было, на тропе валко изогнулся старый, поваленный плетень, и от угла до угла натянут белый плотничий шнур.

В глубине, под высокими, сильными яблонями, он увидел склонившегося плечистого мужичка в майке и солдатских защитных шароварах – он тесал новые столбики для забора. Тесал торопливо и сноровисто, сгоняя с очередного дубка ровную и продолговатую щепу. Короткие, сильные руки ухватисто держали топорище, и длинный чуб мотался, закрывая лоб и глаза. Там же, под яблонями, провяливался в тени штабелек штакетных планок.

«Сколько уж про эти заборы писали, а толку никакого, – насмешливо отметил про себя Голубев. – Вот и здесь то же…»

– Бог на помощь! – с веселой насмешливостью окликнул он хозяина.

Парень разогнулся, звякнул в последний раз носком топора по свежему стесу и во весь рот, зубасто, улыбнулся навстречу, показав совсем молодое, смуглое, щекастое лицо.

– Бог? – он ловко посадил топор в конец бревна. – Что он – бог! На Коха надейся, а сам – не плошай! – и, откинув растрепанный чуб движением головы, пошел навстречу, как к знакомому.

Совсем еще молодой парень, наверное, только отслужил в армии…

– Вы про Коха-то откуда знаете? – засмеялся Голубев, стараясь сохранить и закрепить столь непринужденное начало.

– Все знают! Эти «Крылья Советов» у каждого болельщика на языке. Растаскивают их почем зря, попробуй, удержись в первой подгруппе! Хусаинова сперли, теперь – Коха и Осянина. Волжане обижаются, и – правильно!

«Разговорчивый паренек… И со стороны совсем не похож на угрюмого частника…»

Голубев улыбался, внимательно рассматривая усадьбу за спиной молодого хозяина. Там, в глубине сада, стоял небольшой, свежепобеленный дом под новым шифером, с телевизионной антенной, только, фундамента под ним еще не было, весь деревянный каркас опирался на угловую каменную кладку. Огромные валуны и реброватые плиты скального известняка выложены неровными столбами и примазаны снаружи глиной.

– Попить водички дадите?

– О чем разговор! Свежая, колодезная…

– Жара… – оправдываясь, сказал Голубев.

– Ничего, – сказал хозяин. – Погодка самая подходящая. К уборке!

Колодец оказался у самого крыльца, под виноградным навесом. Парень только несколько раз повернул ворот, и ведро сразу же плеснуло и хлюпнуло – вода здесь оказалась на удивление близко.

– Мать! – закричал парень в открытое окно летней стряпки. – Подай черпак!

Сухая старушечья рука протянула через низкий подоконник эмалированный ковшик, парень всполоснул его и подал Голубеву.

– Вода у нас тут хорошая, карстовая, – сказал он. – В горах ледники тают, просачиваются в известняковые слои и – прямиком сюда…

– Вы – не геолог случайно? – весело спросил Голубев.

– Да ну, куда нам! – засмеялся парень открыто и зубасто.

– В совхозе работаете?

– В совхозе, где ж еще. У нас тут фабрик и заводов еще нету.

Голубев пил ледяную, прозрачную и какую-то душистую воду до тех пор, пока не заломили зубы. Выплеснув остатки под виноградные корни, вернул ковшик хозяину и с удовольствием крякнул.

– Вода действительно отличная… Спасибо. Вернусь в Краснодар – всем про эту воду буду рассказывать, – он подмигнул хозяину. – Как вас звать-то, скажите?

– Да тут все ж и так знают… Ежиков, Василий…

Голубев от неожиданности начал поправлять на голове кепку, изо всех сил стараясь сохранить прежнюю беззаботную усмешку. Фамилия его насторожила.

– И работаете, значит, в совхозе? Кем, если не секрет?

Парень почесал в ершистом затылке, слегка наморщив лоб, и небрежно сплюнул в сторону:

– Да как сказать – кем… Ежели это правильно теперь понимать, то – разнорабочим. Куда пошлют!

«Не тот…» – облегченно вздохнул Голубев и протянул руку на прощание:

– Ну, спасибо! Я, в общем-то, хотел спросить дорогу к усадьбе. К Белоконю мне нужно, а я здесь впервые… В какую сторону двигать?

– А вы правильно и шли. Так, прямиком, по нашей центральной улице, в самый конец… Она, между прочим, у нас тоже «Красная», – Василий Ежиков достал пачку «Беломора». – Тоже, как в столицах, токо дома, конечно, пониже…

Парень без улыбки предлагал ему папиросу.

– А Белоконя сейчас вы там навряд ли найдете… Время рабочее, он теперь где-нибудь на плантаже свиней распугивает.

И протягивал все еще папиросу, без улыбки.

– Это как – свиней? – чуть-чуть растерялся Голубев.

– Ну как! Просто. Свинота одолевает. Пасутся хуторские свиньи в лесу, на желудях и дичке, ну и выберутся иной раз всем стадом на посадки. Хоть криком кричи.

Голубев поблагодарил за папироску, а закурил привычную сигарету.

– Сторожей, значит, не держите?

– Лимит. Накладные расходы.

«Знающий парень… Может, он и в самом деле – бухгалтер?»

– Так он, значит, сам?

– Иной раз и сам ездит. С газика на коня пересядет и – вроде объездчика…

Парень снова засмеялся.

– Тут у нас участковый недавно из терпения вышел – у него тоже огород… – так повесил у сельпо объявление: «Разрешаю вести отстрел бесхозных бродячих свиней в лесу, при условии сдачи мяса в совхоз…» – парень будто читал дословно казенную бумагу. – Все, конечно, обсмеялись, а начальник милиции приехал из района, так чуть в обморок не упал. «Ты, – говорит, – кто тут, Верховный Совет, что ли?» Велел бумажку снять.