Ошибка Ромео - [38]

Парадоксальные сны видят только теплокровные позвоночные. Рыбы и рептилии, конечно, тоже спят, но только обычным легким сном. На эволюционной шкале модели сновидения появляются впервые у птиц. До сих пор широко обследовались только голуби и цыплята, и у обоих видов были отмечены короткие вспышки парадоксального сна, длящиеся не дольше пятнадцати секунд. Сновидение отнимает меньше одного процента их жизненного времени, но, возникая, следует привычной модели, характерной для млекопитающих. Все обследования млекопитающих показали, что каждое из них проводит хотя бы часть времени, отведенного на сон, в состоянии сновидения. В этом состоянии мышцы тела менее напряжены, чем при обычном сне, и неудивительно, что хищники могут позволить себе видеть сны чаще и свободнее, чем их жертвы. Сновидение тесно связано с работой мозга, поэтому более длительные периоды сновидения у таких животных видов, как кошки, еноты, обезьяны и люди, по сравнению с овцами и кроликами нельзя считать чистым совпадением. Ведь первые обладают более высоким уровнем сознания и умственной деятельности. Сновидения, вероятно, существенно связаны с развитием и интеграцией сознания.

Одна из теорий, объясняющих сновидение, полагает, что мозг с пользой усваивает события прожитого дня, вновь просмотрев некоторые из них, сравнив их с предыдущим опытом и лишь затем сложив в хранилище памяти. Эта теория хорошо объясняет сновидение как долг по отношению к скопившейся в коре головного мозга разрозненной информации. Нам известны два типа памяти: краткосрочная (с ее помощью мы запоминаем номера телефонов, пока вертим диск автомата) и долговременная (позволяющая нам запоминать номера навсегда). Мы догадываемся, что перенос значимых отрезков недавнего опыта из областей временного хранения в место хранения долгосрочной информации, где бы оно ни находилось, осуществляется гиппокампусом, выступом в форме рогов оленя в нижней части мозга. Эта структура функционирует все время, но особенно интенсивно – у молодых млекопитающих и во время сновидения.

Несколько лет назад был проведен прекрасный маленький эксперимент с хомяками, показавший, что для закрепления памяти необходимо время. Каждый день хомяков запускали в сложный лабиринт, а после этого они получали электрический разряд. Если электрошок производился через четыре часа после запуска, он не влиял на обучение. Если шок происходил через час, он ухудшал обучение, а через минуту после лабиринта – полностью разрушал долговременное запоминание. Хомяки, получавшие шок сразу же после выполнения задания, должны были начинать прохождение лабиринта каждый день с нуля. Механизм краткосрочной памяти имеет, по-видимому, электрическую природу, которая настолько разрушается другим электрическим стимулом, что не может перейти в долговременную форму. Долгую же память ничем нельзя разрушить. Алкоголики часто не помнят, что они делали два часа тому назад, но зато всегда готовы попотчевать компанию подробными воспоминаниями детских лет. То же самое происходит, когда хомяки получают возможность сначала запомнить лабиринт, а уж потом подвергаются воздействию, останавливающему всякую электрическую активность мозга. Придя в себя, они помнят все повороты и изгибы лабиринта. Заморозка в хирургических целях также не нарушает памяти человека, но, если поврежден гиппокампус, новая долговременная память уже не может сформироваться.

Больных эпилепсией иногда лечат путем хирургического удаления всей височной доли. После операции, разрушающей гиппокампус, показатель умственных способностей пациентов остается неизменным, сохраняется память о прошлом, профессии и родственниках, но новая информация удерживается только на короткое время. Эти люди могут совершенно забыть только что прочитанную и понятую статью, смерть родственника рождает скорбь, но через час все уже забыто, и, если спросить такого человека об умершем родственнике, он ответит, что в прошлый раз тот был вполне здоров. Правда, без гиппокампуса нет припадков, но нет также новых воспоминаний или снов. Здесь мы снова находим подтверждение связи между мозговыми бурями эпилепсии и сновидениями, и на этот раз связи функциональной. Теперь нам нужно понять только одно – где хранится память.

Теории памяти распадаются на два полярных представления, подобно философской проблеме определения слова «река». «Что называется рекой – вода, текущая по руслу, или русло, прорытое водой?» Тот факт, что деятельность мозга может быть приостановлена без ущерба для памяти, дает основания считать, что река остается рекой, даже если высохнет, и, следовательно, те, кто защищает теорию русла, ближе к истине. Если мы упражняем мышцы, то их волокна становятся темнее, а деятельность мозга не приводит к подобному изменению нервных или мозговых клеток. Эксперименты с плоскими червями и крысами показали, что новые навыки приводят к изменению в структуре и распределении ядерных кислот в нервных клетках. Инъекции измененных молекул необученным животным служили, по словам экспериментаторов, способом передачи знания, однако чистота этих опытов до сих пор вызывает сомнения у многих исследователей. Представляется маловероятным, чтобы долговременная память хранилась с помощью химических изменений такого типа. Любая теория, опирающаяся только на статические изменения в отдельной нервной клетке, не может объяснить, почему такая жестко локализованная память не нарушается при обширных повреждениях черепа.