Ошибка Нострадамуса - [69]

Когда его поставили к стенке — время остановилось. Солдаты замерли с пальцами на курках. Даже тень пчелы застыла в воздухе. Хладик получил возможность ровно год дописывать свою пьесу. Когда же он закончил работу — грянул залп. В реальном времени этот год длился одно мгновение.

То, что произошло с Дальманом, умирающим на операционном столе, и с Хладиком, ожидающим расстрела, не вызвано физическими страданиями. Их видения воплотили всего лишь тайную мечту героев, их выбор, осуществить который в реальной жизни им было не дано. Один, Хуан Дальман, выбирает мужественный поступок, отважное действие. Другой, Яромир Хладик, — творчество, фантазию, искусство.

Свою работу «Пьер Монар, автор „Дон Кихота“» сам Борхес расценивал как нечто среднее между эссе и рассказом. Однако мир Борхеса запечатлен в этом сочинении во всем блеске. Вымышленный персонаж Пьер Монар, художественно изображенный как реальная личность, пытается сочинить «Дон Кихота». Не второго «Дон Кихота», а именно «Дон Кихота». Разумеется, он не имел в виду механическое переписывание романа. Это никому не нужно. Его дерзкий замысел заключался в том, чтобы сочинить несколько страниц, которые слово в слово, строка к строке совпадали бы с текстом Сервантеса. Нет, он не намеревался стать вторым Сервантесом. Суть была в том, чтобы остаться Пьером Монаром и все же написать «Дон Кихота». И у Монара это получилось. Его текст и текст Сервантеса совпали полностью, но смысл, который выразили оба текста, оказался совершенно разным. Вокруг этого парадокса и построено все повествование.

Для Борхеса это была игра ума, и не более того, но именно из этого текста, сочиненного в подвале библиотеки в 1938 году, возникло впоследствии целое литературное направление.

В постмодернистском понимании этот рассказ доказывает, что новые тексты в принципе невозможны, поскольку все уже давно написано. Книг такое великое множество, что сочинять новые — бессмысленно. К тому же «Дон Кихот» реальнее Пьера Монара, которого вообще не существует. Это значит, что литература реальнее самого писателя. Поэтому не писатель пишет книги, а уже готовые книги из Универсальной библиотеки Клементинума подыскивают себе автора.

Представляя читателю нечто фантастическое и странное, Борхес обычно предлагает на выбор сразу несколько толкований («Сон Колдриджа», «Задача», «Лотерея в Вавилоне»), среди которых есть как рациональные, так и иррациональные. Приводит Борхес также мистические толкования текста, поскольку они эффектны и удивительно красивы.

В прозе Борхеса фантазия и реальность отражаются друг в друге, как в зеркалах, и незаметно сливаются, как ходы в лабиринте. Этот мастер — больше чем писатель. Он сам и есть литература. Его мир, неповторимо разнообразный, с гипнотизирующей стилистикой, учит не только понимать тексты, но еще и мыслить.

* * *

Хорхе Франсиско Исидоро Луис Борхес Асеведо — таково подлинное имя великого аргентинца, которым он никогда не пользовался в силу своего пристрастия к краткости, родился 24 августа 1899 года в Буэнос-Айресе, на родине знойного танго.

Его отец — адвокат и профессор психологии, мечтавший о литературной славе, имел испанские и ирландские корни. По линии матери — Леоноры Асеведо Суарес — он связан со знатным английским родом Хэзлем из графства Стаффордшир. Отец страдал тяжелой глазной болезнью, и сын надеялся, что хорошее зрение, как и голубой цвет глаз, он унаследовал от матери. Эта надежда, увы, не оправдалась.

Мать Хорхе Луиса происходила из семьи португальских маранов. Сам Борхес утверждал, что в нем течет баскская, андалузская, английская, еврейская, португальская и норманнская кровь. Смесь, что и говорить, взрывоопасная. В семье разговаривали на двух языках: испанском и английском. Читать и писать по-английски Джорджи — так его называли домашние — научился раньше, чем по-испански, — уже в четыре года, благодаря бабушке Фанни Хэзлем и английской гувернантке. Отец его собрал великолепную англоязычную библиотеку, где Джорджи провел большую часть детства. «Мне кажется, что я так из нее и не вышел», — писал он впоследствии. В девять лет Хорхе Луис перевел на испанский сказку Оскара Уайльда «Счастливый принц», причем перевод был настолько хорош, что его опубликовали в ведущей столичной газете «Еl Pais».

Сам Борхес так описал свое вступление в литературу: «С самого раннего детства, когда отца поразила слепота, в семье молча подразумевалось, что мне предстоит осуществить в литературе то, чего не сумел он». Находясь на смертном одре, отец попросил сына, тогда уже известного писателя, отредактировать и завершить его неоконченный роман. Борхес обещал, но сделать этого не смог. Ведь самая большая из написанных им вещей, рассказ «Конгресс», состояла всего из четырнадцати страниц.

Кто-то сказал, что детство поэта бывает или очень счастливым, или очень несчастным. Борхес не раз отмечал, что он был счастлив в родительском доме с ухоженным садом и книгами отца и предков. Семья Борхесов собирала книги из поколения в поколение.

Решив стать писателем, Борхес долго не знал, какому языку отдать предпочтение. Многие фразы в своих рассказах он сначала писал по-английски и уже потом переводил их на испанский. Решающим фактором стало то, что он видел испанские сны, а литература, по его убеждению, «управляется сновидениями».